Вейгана: «в Париже все спокойно, нет ни беспорядков, ни уличных боев. Маневр Вейгана сорвался» [1429]. Но это не помешало последнему вместе с Петэном настаивать на перемирии с немцами.
В правительстве Рейно к этому времени пятеро из 23 министров являлись сторонниками пораженческой тактики двух высших военных чинов Третьей республики. По свидетельству де Голля, многие депутаты и министры однозначно высказывались за продолжение военных действий. Он называет имена председателей обеих палат парламента Э. Эррио и Ж. Жанненэ и особенно выделяет Ж. Манделя, чей приход в кабинет Рейно в мае 1940 г. был расценен как знак решимости Франции активно сражаться с Германией. Мандель безоговорочно выступал против перемирия с немцами, считая, что «отстоять независимость и честь Франции возможно, лишь продолжая войну»[1430]. Сторонниками борьбы с гитлеровской Германией являлись и министр морского флота С. Кампинши, и заместитель военного министра де Голль.
Черчилль тогда не согласился предоставить Франции право подписать с Германией сепаратный мир – «не надо просить Великобританию отказываться от торжественного обязательства, которое соединяет две страны»[1431]. Именно в тот момент он, вероятно, всерьез задумался о том, чтобы найти среди французских политиков или военных того, кто смог бы и захотел вместе с Великобританией продолжить войну против Германии, опираясь на сильный флот и колониальные владения Республики. Его выбор остановился на бригадном генерале де Голле. Во-первых, Черчилль к этому времени был окончательно разочарован в часто менявшемся поведении Рейно, который «связывал свои надежды исключительно с американской помощью и ни разу не заговорил [с Черчиллем – авт.] о продолжении войны в Северной Африке», то есть, как считал премьер-министр, «уже сделал шаг навстречу капитуляции»[1432]. Напротив, в де Голле Черчилль увидел «героя легенды, человека скромного, сдержанного, невозмутимого и решительного»; он казался ему единственным, кто верил в возможность дальнейшего ведения Францией военных действий «среди всеобщей паники»; де Голль ассоциировался у британского премьер-министра с «человеком Судьбы»[1433]. Во-вторых, де Голль являлся членом правительственного кабинета, что «закладывало фундамент республиканской законности в поведение того [де Голля – авт.], кто поддержит Францию в войне»[1434]. В-третьих, де Голль обладал опытом проведения удачных военных операций в современной войне и был известным критиком устаревшей французской военной доктрины, полностью дискредитировавшей себя в мае-июне 1940 г.
Риск Великобритании остаться один на один с «державами Оси» вырос 15 и 16 июня, когда военная ситуация максимально обострилась. После захвата Парижа немцы предприняли наступление по двум главным направлениям. В восточной части фронта они рвались в сторону Сен-Дизье и Труа. 15 июня несколько германских дивизий перешли через Рейн и завершили окружение «линии Мажино». С 18 по 20 июня курсанты из Сомюра, героически сопротивляясь, задержали на несколько дней продвижение частей Вермахта, однако не смогли предотвратить форсирование ими Луары. В итоге образовалось две бреши, в которые смогли устремиться германские войска с западной (район Пуату) и восточной (вдоль течения рек Роны и Соны) стороны от Центрального массива. Серьезным препятствием для сопротивления французской армии стали «колонны беженцев, которые начинали опасным образом смешиваться с действующими войсками»[1435].
Правда, итальянским армиям так и не удавалось преодолеть альпийские перевалы. Муссолини, по словам И. М. Майского, решил любой ценой «урвать для себя кусок лакомой добычи», ведь «битва за Францию по существу была решена силой германского оружия»[1436]. Накануне объявления войны Франции дуче сказал маршалу П. Бадольо: «Мне нужно лишь несколько тысяч убитых, чтобы сесть за стол переговоров победителем»[1437]. 21 июня, когда в Компьене уже готовилась церемония подписания франко-германского перемирия, итальянские войска развернули масштабное наступление в Альпах. Его подготовка оставляла желать лучшего: у итальянцев не было разработанных планов наступательных действий против Франции. Расчет делался на то, что она уже проиграла войну на Северо-Восточном фронте, а Италия имела численное превосходство: 175 000 французов, сведенным в Альпийскую армию, противостояли 300 000 итальянцев. К концу июня в Альпах остались лишь второочередные французские дивизии класса В. Однако командовавший ими талантливый генерал Рене Ольри располагал опорными укреплениями «малой линии Мажино» и имел под своим командованием элитные подразделения альпийских стрелков (3500 человек)[1438]. Кроме того, он мог самостоятельно оценивать обстановку и принимать основные решения: штаб-квартира верховного главнокомандования как таковая перестала существовать. Громоздкая многоэтажная штабная конструкция управления войсками, совершенно не готовая к германскому удару на севере, не стесняла инициативу Ольри, что давало ему возможность более гибко реагировать на события на фронте [1439].
Итальянское наступление практически сразу начало выдыхаться. Войска были не приспособлены к ведению операций в условиях высокогорья. После тяжелых переходов пехотинцы, потерявшие по пути артиллерию, оказывались у французских фортов без всякой возможности атаковать их. Авиация, не имея отработанных схем проведения бомбардировок в горных условиях, не могла служить им серьезной поддержкой[1440]. Французы же действовали эффективно. «Как только началось итальянское наступление, французские военные увидели те трудности, с которыми сталкивается враг, и удачно предусмотрели собственные шаги. Практически везде аванпосты успешно сдерживали штурмовавших. Отряды лыжников и подвижные батареи применялись настолько удачно, что их одних хватило бы для того, чтобы лишить итальянское наступление любых шансов на успех. Контратаки… “отбрасывали итальянцев на исходные позиции”»[1441], – отмечает французский военный историк Р. Карье. За две недели боев в Альпах итальянцы, практически нигде не продвинувшиеся вперед, потеряли убитыми 630 человек при французских потерях всего в 37 человек[1442]. Дивизиям Ольри пришлось сражаться и против немцев, наступавших с запада и с севера. В целом ряде мест им удалось задержать продвижение противника, используя тактику гибкой обороны.
Однако все это не могло отменить того факта, что Франция терпела военно-политическую катастрофу. Она усугубляла положение сторонников Рейно, число которых неумолимо уменьшалось. Оказавшись в Туре, министры, расселенные в удаленные друг от друга замки, лишенные возможности работать в привычных условиях, неуверенные в собственной судьбе, как и в судьбе страны, «необратимо разделились», «партия мира» усилила свои позиции, и Рейно даже был вынужден прибегнуть к угрозе уйти в отставку, чтобы укрепить свою позицию [1443]. К тому же, скорость разворачивавшихся событий, не оставляла времени для глубокого анализа альтернативы перемирию и сплочения рядов политической элиты. И все же дебаты, ожесточенные и длительные, продолжали разворачиваться в среде политических деятелей и военных, которые пытались решить для себя три главные вопроса, связанные с возможным развитием ситуации[1444]. Первый сводился к тому, в состоянии ли Франция остановить продвижение врага и восстановить на национальной территории сплошную линию фронта? Второй вопрос формулировался следующим образом: существует ли реальный шанс продолжать борьбу в Северной Африке?
Если на
