Пазел.
— Естественно, не слышали. Это случилось всего несколько часов назад.
Сказать вам, откуда я это знаю?
Пазел вежливо отказался. Гробовщик выглядел разочарованным.
— Угадать! — повторил он. — Я уволюсь в тот день, когда мне придется
гадать о таком простом случае. Да ведь с этим человеком больше ничего не
случилось, кроме сломанного запястья. И никто никогда от этого не умирал.
К вечеру Пазел был близок к отчаянию. Он слишком долго пробыл в морге и в
панике помчался к докам, надеясь поймать кого-нибудь — кого угодно — с
« Чатранда» и передать сообщение Таше и ее отцу об исчезновении Герцила. Но
его дикий бросок привлек внимание городского констебля, который сбил его с ног
и, не обращая внимания на все протесты, понес к двери каменной тюрьмы без окон
с надписью «ДОЛЖНИКИ & НЕИМУЩИЕ», вырезанной над порогом.
Там Пазел, наконец, вырвал одну руку из медвежьих объятий мужчины и в
совершенном отчаянии вытряхнул к его ногам кошелек с шестнадцатью золотыми.
Констебль сразу понял свою ошибку: Пазел не был должником, он был вором. Но
он снял и это обвинение, когда Пазел сгреб половину монет в небольшую кучку
рядом с черным ботинком констебля.
К тому времени, когда он наконец добрался до доков, на берегу не осталось
никого с « Чатранда». Что еще хуже, никто не помнил, чтобы видел людей с
Великого Корабля, несущих раненого человека. Это было ужасное, беспомощное
чувство: Герцил просто исчез.
Но кое-чего Пазел добился. Пара всадников проскочила мимо него, быстро и
мрачно направляясь к порту. Их яркие глаза и худые, как у волкодавов, лица
внезапно напомнили ему Герцила. И действительно, когда он побежал за ними, то
услышал, как они говорят по-толясски.
Когда он крикнул на их родном языке, они развернули своих лошадей.
— Что это значит, парень? Судя по твоему лицу, ты не толяссец, но говоришь
как один из нас.
— Я ормали, сэр, но я потерял друга-толяссца. Он ранен, и я боюсь за его
жизнь.
Их лица потемнели, когда он рассказал им об исчезновении Герцила.
— Я предупрежу толясского консула, — сказал один. — Парень, мы
благодарим тебя. Но мы спешим по еще более ужасной причине. С рассветом
пришли новости: наше побережье в осаде, а дети взяты в заложники. Через час мы
отплываем в Толяссу.
— Война? — в ужасе спросил Пазел. Но всадник покачал головой.
— Пираты, скорее всего. И все же из этого может выйти война. Мы, толяссцы, 215
-
216-
никогда не начинали драку, но мы многие закончили.
И они помчались прочь, не сказав больше ни слова.
Мгновение спустя Пазел понял, что любой корабль, направляющийся в
Толяссу, пройдет рядом с Ормаэлом, и полетел в порт. Но когда он обнаружил
корабль, его первый помощник сказал, что они не могут втиснуть на борт еще
одного человека и в любом случае пристанут к берегу в Талтури, а не в Ормаэле.
Хуже того, по крайней мере в течение недели не ожидалось ни одного корабля, направляющегося в Ормаэл. Если он хочет, чтобы у него остались деньги на
проезд, Пазелу придется жить в Утурфе́ на сущие гроши.
За тошнотворным ужином (капуста и рис в улиточном масле) Пазел решил
попробовать гостиницу на Блэкуэлл-стрит. Рекомендация мистера Свеллоуза
казалась почти достаточной причиной, чтобы избегать этого места, но опять же, дешевая, безопасная кровать была тем, что ему было нужно. Он не мог позволить
себе никакой роскоши.
Пекарь указал дорогу: мимо Риггл-сквер, вокруг свалки, налево у магазина
ножей на углу. Последний поворот привел его на Блэкуэлл-стрит — но какой узкой
и темной она была! Неужели он ошибся? Нет: здесь была каменная арка и зеленый
свет лампы, о котором упоминал пекарь. Дверь в арке была открыта. За ней Пазел
увидел внутренний двор с какой-то вазой или фонтаном в центре.
— Привет!
Немедленно появилась темная фигура, преградив ему путь. Человек был
немного ниже Пазела, но очень широкоплечий, с длинными руками и пальцами.
Красный фонарь на крюке позади него оставлял лицо фигуры в тени, но освещал
два огромных плоских уха, похожих на дикие грибы, растущие по обе стороны
головы.
— Стой! — прошипел мужчина сухим шепотом. — Я не знаю тебя! Говори
свое дело или убирайся!
— Добрый вечер! — сказал Пазел, совершенно пораженный. — Мне нужна
комната на ночь, вот и все. У меня
