офицеров.
Пришлось подписать. «Ну вот, теперь повоюете, а то вы, как видно, не воевали еще», – донеслись до меня реплики дроздовцев.
Мы стали «дроздовцами».
Чуть свет получен был приказ погрузиться для следования в Новороссийск. Погрузились. У меня сразу начался сильный жар; на одной из остановок пришлось обратиться к доктору. «Боюсь, что у вас тиф, – сказал доктор. – Вы болели сыпняком?» – «Болел», – ответил я. «Завтра посмотрю вас еще раз», – сказал доктор и ушел.
К вечеру мы прибыли в Тоннельную. Мне сделалось совсем плохо. Наши гренадеры приняли во мне участие и устроили меня, наконец, в классный вагон. Я просил их меня не бросать, в случае если я потеряю сознание. Всю ночь я бредил. Под утро немного забылся. В это время мои новые однополчане сгрузились с эшелона и ушли в Новороссийск, оставив меня на произвол судьбы. К счастью, утром мне стало легче. Я лежал один в вагоне. «Ну, нужно уходить, пока не поздно», – сказал я вслух и, собрав последние силы, встал и тронулся в путь.
Придя в Новороссийск, я не знал, кого и где искать, но случай помог. Идя по путям, я вдруг услышал, что меня кто-то окликнул. «Котэ, ты ли это? – встретил меня поручик Богомолов. – Здесь наша хозяйственная часть, вот в этом вагоне, – указал он рукой, – идем к нам, для тебя найдется место». В теплушке было уютно и тепло. Меня напоили чаем и уложили. Наутро пришел Гранитов. Посмотрев на меня, он сказал: «Знаешь что, сегодня идет пароход на Кипр. Уезжай-ка ты, подлечись. Сейчас тебе здесь все равно нечего делать». Я колебался. Путешествие в полную неизвестность без гроша денег в кармане казалось мне рискованным. Нехотя пошел я за Владимиром. Пришли мы в бюро на Серебряковской улице, там была масса народа. «Ну, становись в очередь, а я сейчас приду», – сказал Володя и ушел. Я постоял, постоял в очереди, мне стало плохо, и я решил не ехать. Когда я вернулся в вагон и лег, мне передали, что только что был Гранитов, который меня разыскивал. Вскоре Володя пришел опять. «Ты почему же не остался? – возмущался он. – Ну-ка, идем вместе…» Через час, получив необходимые документы, я шел на восточный мол, где стоял целый ряд громадных пароходов. Мои документы написаны были на пароход «Бургомистр Шредер». Громадный корпус «Шредера», как трехэтажный дом, возвышался над пристанью. Усиленным темпом шла погрузка при помощи команд с английского дредноута «Император Индии». Грузили автомобили, орудия, обмундирование и всякие другие грузы, тарахтели лебедки и звенели цепи. В ушах у меня стоял стон. С большим трудом поднялся я по трапу. На мостике у меня потребовали, через переводчика, документы. «С вами есть оружие?» – последовал вопрос. «Есть». – «Сдайте его сейчас, вы получите его обратно по прибытии на место». Я снял свой маузер и передал его морскому офицеру. К слову сказать, маузер свой я уже больше не увидел – англичане его мне не вернули.
Затем мне указано было, в какой трюм мне идти. И на этом процедура погрузки кончилась. В трюме № 2, в который я был назначен, было полно народу. Ни одного свободного места на полу уже не было. Долго я бродил, пока не примостился около сорного ящика. К счастью, в этот же день мне дали два одеяла. Я получил возможность прилечь. Когда я очнулся, мы были уже в Севастополе. У меня оказался возвратный тиф. Не помню, сколько дней мы простояли, помню только, что многие волновались, что какая-то комиссия будет свидетельствовать отъезжающих на предмет годности их к строю. Потом что-то долго грузили…
«Ну, господа, сейчас уходим», – сказал кто-то. «Уходим, – старался собрать я мысли, – уходим в полную неизвестность, всецело полагаясь на милость наших союзников», – звучало в голове, и болезненно хотелось взглянуть еще раз на то, что мы покидали.
Собрав все силы, я поднялся по сходням на палубу. Мы выходили на внешний рейд Севастополя. На палубе было много народу. Каждому хотелось не пропустить момент вынужденного прощания с Родиной. Вот контуры берега стали сливаться в утреннем тумане, – лица у всех стали серьезными. Многие плакали, другие крестились.
«Прощай Россия», – вырвалось и у меня.
Б. Павлов[650]
ГИБЕЛЬ ГРЕНАДЕРСКОГО БАТАЛЬОНА В ДЕСАНТЕ НА КУБАНЬ[651]
В июле пошли слухи, что наше мирное пребывание на берегу Черного моря скоро кончится. Полк получил пополнение, получил недостающее вооружение и стал опять внушительной силой. Кроме всего, в него отдельным батальоном был влит Гренадерский полк в триста человек, почти одних офицеров.
* * *
Передохнуть в Приморско-Ахтарской не удалось. Не успели мы хорошо поесть, как был отдан приказ выступать дальше. Наш полк получил приказание занять позиции около так называемых Свободных Хуторов, находящихся верстах в двадцати по железной дороге от Приморско-Ахтарской, и прикрывать высадку главных сил десанта. Нужно было торопиться, чтобы не дать красным опомниться и подтянуть силы.
На другой день рано утром большевики повели наступление. Наступил день тяжелый для нашего полка.
Наш полк занял позиции ночью, действуя на ощупь, не зная, что впереди и вокруг него. Два батальона заняли позицию левее железной дороги. Правее, довольно далеко от железной дороги, у Свободных Хуторов, занял позицию третий Гренадерский батальон.
Наступала на нас кавалерийская дивизия, имеющая в своем распоряжении артиллерию, которая начала нас усиленно обстреливать. Наша артиллерия еще не успела подойти, и мы не могли ответить им тем же.
Большевики, наверное узнав, что в железнодорожной будке находится штаб полка, взяли ее по-серьезному под обстрел. Снаряды, все сотрясая, рвались совсем рядом. Такого обстрела я еще не переживал. Перепуганный, я сидел за кирпичной стеной какого-то сарая и просил у Бога, чтобы этот ужас скорее кончился. Судьбе хотелось быть милостивой к нам, и на этот раз попаданий не было. Было много грохота, переживаний и страха, но никто не был даже ранен.
При такой обстановке наш штаб на какой-то промежуток времени оказался отрезанным от остальных частей полка. Позднее обнаружилось, что большевики бросили свои главные силы на наш крайний правый фланг, занимаемый Гренадерским батальоном, с целью его окружить.
Бой там продолжался несколько часов без перерыва. Патроны были на исходе. Около полудня батальон не выдержал и начал отступать. Но в своем тылу он натолкнулся на красных и оказался отрезанным от своих. Мало кто пробился из окружения. Большинство или были порублены красной конницей, или взяты в плен. В этот день батальон потерял убитыми и взятыми в плен 200 человек, среди них
