Я тебя предупреждал. Предупреждал, что убью: https://t.me/drugogomira_public/234
Ты не один: https://t.me/drugogomira_public/235
Ульяна кого хочешь может приручить: https://t.me/drugogomira_public/236
====== XXIII. Брат ======
«Не понял… Какого черта?!»
Сначала Стриж, потом какой-то мутный тип из интернета. А это ещё кто?! Что за?..
Этого кого-то рядом с ней Егор, кажется, успел заметить прежде, чем её саму. Как свернул с улицы во двор, так и всё. Сложно сказать, что именно бросилось в глаза первым: откинутая назад голова? Она смеялась. Вот эта довольная лыба от уха до уха на физиономии прилизанного дрыща, походящего на жертву моды? Недопустимо маленькое расстояние между ними? Тот факт, что незнакомец этот, потеряв, видать, всякие представления о нормах и приличиях, с частотой раз в секунду касался пальцами рукава её тренча? Телефоны в руках? В целом непринужденная, лёгкая атмосферка, что там у них царила?
Стоило на пять минут задержаться!
Ульяна медленно, будто неохотно, будто не желая отрываться от беседы, повернула голову на звук мотора и взмахнула рукой в приветственном жесте. И в то же мгновение самоуверенная улыбка спала с лица её собеседника.
«Спокойно…»
Егор вдарил по тормозам аккурат напротив этих двоих, напугав группку высыпавших из школы танцев учениц и мамашу с коляской, которой в этот момент не посчастливилось идти мимо. Поднял визор и смерил затяжным неприязненным взглядом напрягшегося Улиного визави. Тот, впрочем, ответил ровно тем же. Опасность почуял? Очень хорошо, прекрасно! Посчитав, что нужный посыл считан верно, переключился на Ульяну.
— Прости, заработался. Погнали.
Ульяна ответила кивком, но прощаться со своим знакомым не торопилась – замешкалась. Какие-то секунды промедления, но эти секунды – каждая! – буквально из себя выводили.
— А это кто? Парень? — вскинув брови, шкет с нехорошим, полным подозрений прищуром уставился на Егора. Явно оценивал небрежный внешний вид, «Ямаху» и, видимо, выражение лица, хотя что там, под шлемом, можно было разглядеть, большой вопрос. Впрочем, на выражение лица этому обозревшему наверняка намекал многозначительный взгляд.
«Тебе какая печаль?»
— Брат… старший, — пару раз невинно хлопнув ресницами, негромко отозвалась Ульяна. Уголки её рта нервно дернулись, на секунду сложившись в подобие полуулыбки, васильковые глаза на мгновения задержались на лице. «Да? Брат же? Я нигде не соврала?» — вот что – без всякого сомнения! – в них читалось.
«С каких это пор?!»
Егор молча переводил взгляд с одной на второго, пытаясь осознать, какого лешего вообще происходит. Ему послышалось, или он только что уловил в её голосе нотки ехидства? До сих пор «брата» ему припоминает? Или действительно так думает? Или он здесь ей мешает просто? Почему хочется недоумка этого принудительно отодвинуть от неё метров эдак на двадцать? А затем само́й ей на пальцах объяснить, чем друзья от братьев отличаются?
Видишь ли, Ульяна, тут есть нюансы!
По мере того как расслаблялась физиономия её спутника, по мере того как на его лощёную рожу возвращалось выражение бесконечного самодовольства, внутри рождалась злость, плавно переходящая в помутнение рассудка. На вид ему лет двадцать пять – двадцать шесть. Этот пацан что, всерьез полагает, что способен заинтересовать вот её? Чем? Она не из тех, что на фантики ведется.
— Ну тогда, может, телефончик оставишь? — ухмыльнулся парень, в мгновение ока теряя к «брату» всякий интерес. — Сходим куда-нибудь, на Тверской на днях классный клуб открыли. Говорят, топ!
«Пф-ф-ф! “Топ”!»
Склонив голову к плечу, всё ещё силясь себя контролировать, Егор продолжал безмолвно следить за развитием событий. Всё интереснее и интереснее у него там внутри, страшнее всё и страшнее. Там, внутри, кажется, вот-вот атомный снаряд сдетонирует. Камня на камне не останется, все полягут. Там уже закипело и булькает ядовитыми, кислотными пузырями, а язык так и чешется объяснить этому пафосному индюку, любителю бурной ночной жизни, что подходящую спутницу ему следует искать прямо там, у клуба, а вот она – не из этих! Не на ту напал! Нет, всё, чего сейчас на самом деле хочется – избавиться от угрозы. Сильнее языка чешутся лишь кулаки.
— Прости, но, наверное, нет, — опустив очи долу, смущенно извинилась Ульяна.
«Бинго! Сорян, братан, в пролете ты!»
Неимоверное облегчение! Груз с плеч! Торжество! Даже злорадство! Твою мать, какого хера с ним вообще творится?!
Что бы ни творилось, факт остается фактом: Егор испытал огромное удовлетворение от её ответа. Просто-таки до неприличия огромное. Чего не скажешь о желторотике: судя по вытянувшейся физиономии, разочарован тот был знатно. На одну-единственную секунду Егору даже стало немного его жаль. Дэшку{?}[Чуть-чуть (сленг)]. На секунду.
— Почему? Классно же, вроде, пообщались… — скисая, протянул пацан недоуменно.
«Потому! Просто прими. И проваливай!»
— Ну… Мы же просто пообщались. Но вообще-то… Просто… Понимаешь, в чём дело… — Уля выдохнула, резко вскинула голову и воззрилась на этого неудачника широко распахнутыми глазами. — По отношению к тебе это будет нечестно. Сердце занято.
Стало вдруг неожиданно, пугающе тихо, шум улицы выключили щелчком чьих-то невидимых пальцев, и всё вокруг погрузилось в беззвучный вакуум. Нет, Егор не ослышался, звучало чётко. Да и озадаченно-раздосадованное выражение на лице отверженного парня сообщало: оба они слышали одно и то же. Ошибки нет. «Занято». Наступившую могильную тишину нарушал лишь жуткий лязг и грохот – это обваливалось что-то внутри. А в башке забился единственный вопрос, который, Егор это знал, возникнув, уже его не оставит.
«Кем?!»
Что, блядь? Занято? Да кем? Кем?! Вот этим «товарищем» мутным, от которого она однажды утром вернулась? Вот так, значит, да? Не одноразовая интрижка? Всё-таки настолько далеко зашло? Так, а почему он тогда до сих пор ни сном ни духом, почему сейчас впервые слышит? С хера ли она всё это время молчала?! Какого черта?!
А еще там, в его черепной коробке, тоже что-то осыпа́лось со страшным звоном: падало, падало, падало и разбивалось, достигая дна. Мозг поступившую информацию принимать отказывался наотрез. Казалось, в эту самую секунду он рассыпа́лся весь, целиком. Ослепляющая, дезориентирующая в пространстве и времени вспышка, и мир, еще каких-то десять минут назад яркий, буйный, приветливый, ушел в монохром. И посыпался. Всё посыпалось…
Пацан очнулся первым.
— Жаль. Но спасибо за честность. Поболтать с тобой было приятно. А вообще, — достал он из кармана пальто визитку, — вот мой номер. Позвони, если освободится твоё сердечко.
Визитка после недолгих раздумий отправилась в карман тренча, а внутри взметнулась ввысь волна раздражения: Егор еле поборол в себе желание выхватить из Улиных рук цветной прямоугольник и пустить его по ветру. Или одним движением пальцев превратить в бесформенный кусок картона. Поспешно опустил визор, загораживаясь стеклом от жизни, и резким движением протянул Ульяне второй шлем. Все попытки переварить новости заканчивались категоричным их отторжением. Тщетно!
— Поехали, малая, — мрачно повторил он, пристально вглядываясь в прохожих. Не хватало еще, чтобы тут кто-то мысли его читал. Ульяна молча взяла шлем, обошла мотоцикл и привычно положила ладонь на плечо.
Что, мать вашу, происходит?! Что? Что это такое?!
Это похоже на ревность в своих основных оттенках. Ревность, сопровождавшую его с тех пор, как ему показали, что даже ему может перепасть чьей-то заботы, внимания и любви.
Ревность – тяжелое, мучительно медленно уничтожающее чувство, целый комплекс ощущений, способный превратить жизнь в настоящий ад. Беспокойство, тревога, напряжение, страх. Обида! Беспомощность, ощущение ненужности, покинутости. Это чувство хорошо знакомо ему с детства: Егор отлично помнит, насколько болезненно реагировал на внимание к другим детям со стороны единственной воспитательницы, которой умудрился поверить и к которой зачем-то привязался. Он не переносил, если в его присутствии мама хвалила кого-то ещё или открыто восхищалась достижениями другого ребенка. Страх потерять её любовь висел над ним дамокловым мечом, угрозой, которая воспринималась, как самая что ни на есть реальная. Страх, что родители прозреют и от него откажутся, жрал денно и нощно. Побороть в себе ревность удалось лишь годам к шестнадцати, когда пришло понимание, что любовь его семьи безусловна и что они любят его не за что-то, а просто любят – таким, какой он есть.
