миссию.
В час дня Баратов и Одишелидзе сели в автомобиль и поехали по Верийскому спуску по направлению к Плехановскому проспекту, где жил начальник штаба грузинской армии генерал Квинитадзе.
С Верийского спуска открывался вид на левобережную часть города, раскинувшуюся до самой Махатской горы.
— После Багдада наш Тифлис, пожалуй, самый красивый и большой из городов Ближнего Востока, — сказал Баратов, восхищенный живописным видом столицы Грузии, и тут же подумал: «Неужели Одишелидзе в самом деле верит, что мы примирились с независимостью Грузии и выпустим ее из своих рук?»
Стараясь скрыть улыбку, он искоса взглянул на грузинского генерала. Но Одишелидзе, словно разгадав его мысли, молча и, казалось, укоризненно посмотрел на него. Почувствовав себя неловко, Баратов собрался еще что-то сказать, но вдруг улицу потряс резкий грохот взрыва… Баратов вскрикнул и откинулся на спинку сиденья. Около машины взорвалась бомба, брошенная из второго этажа дома, мимо которого они проезжали.
Шофер и генерал Одишелидзе остались невредимыми. Баратов же был ранен. Шофер прибавил скорость. К месту взрыва прибежали милиционеры и обстреляли, дом, из которого была брошена бомба. Милиция оцепила весь квартал. В это время на спуске показался какой-то светловолосый маленький человек, одетый в штатское. В обеих руках он держал по маузеру. Милиционеры открыли по нему стрельбу. Отстреливаясь, неизвестный бежал к зданию цирка, стремясь обогнуть его и свернуть на берег Куры, проходивший под крутым откосом. Берег этот представлял собой пустырь, тянувшийся до самого парома и Верийского парка. Два милиционера не отставали от неизвестного. Наперерез ему с горы бежали народогвардейцы. Но вот он покачнулся и ничком упал в пыль… Когда милиционеры подняли его и отвели в ближайшую больницу, туда сейчас же прибыл начальник Особого отряда Кедия. Раненый отказался на допросе назвать себя.
— Большевик? — наклонился к нему Кедия.
— Нет. Ни в каких партиях не участвую.
— Кто помогал?!
— Никто.
— Кто дал бомбу?..
— Не бомба, а ручная граната… С фронта… сохранил… Грузия скажет мне спасибо, если эта собака убита!
— Сам ты собака! — прохрипел Кедия. — Смотреть в оба! — приказал он агентам Особого отряда.
В городе началась вакханалия арестов…
4
Галактион Гелашвили перешел через Верийский мост и направился к дому, в котором жил Корнелий.
После возвращения из Владикавказа он не раз уже бывал здесь.
— Ты слышал, что произошло?.. В генерала Баратова бросили бомбу, — сказал Корнелий, открывая дверь Галактиону. — Не знаешь, кто?..
— Слышал… А кто бросил бомбу — пока не знаю.
Корнелий стоял с фуражкой в руке, собираясь уходить.
— Хорошо, что я застал тебя дома, а то квартира товарища, у которого, я живу, заперта. Если ты уходишь куда-нибудь, разреши мне остаться. Хочу немного отдохнуть: всю ночь не спал. В городе — аресты, мне возвращаться домой нельзя… Ты мне и ключ оставь, до твоего возвращения я никуда не уйду.
— Ключ в дверях. Вот постель. Я скоро вернусь.
— Кроме мутаки, — сказал Галактион, — мне ничего не надо. Ты все же когда вернешься?..
— Скоро… вместе пообедаем.
— Спасибо… Это, пожалуй, ни к чему. Если хочешь, не приходи до вечера. Правда, так лучше будет, — еще раз повторил Галактион.
— Что, выспаться, что ли, хочешь?
— Нет, но только так и для меня и для тебя будет лучше.
— Ты что, стесняешься, что ли? Как тебе не стыдно, а еще сосед и вместе в одной батарее служили.
— Да нет… совсем не стесняюсь… Посплю до вечера…
— Если комната твоего товарища и вечером будет заперта, возвращайся ночевать ко мне. Помнишь, как спали на нарах в казарме? Неужели же здесь вдвоем не поместимся? — не оставлял его в покое Корнелий.
— Нет, вечером мне надо зайти к сестре Миха Пруидзе, к Маро.
— К Маро? Сколько времени уже я не был у нее. Ты ведь знаешь, мы вместе росли, привыкли друг к другу, совсем сроднились. Я тоже пойду с тобой.
— Пойдем, — согласился Галактион. Он встал, подошел к Корнелию и, расправив могучие плечи, взглянул на него. — Послушай, не говори никому, что я у тебя, — сказал он задушевным тоном. — Никому не говори — ни друзьям, ни знакомым. Слышишь?
— Понимаю. Слава богу, не мальчик и не болтливая баба. Раз сказал — значит, кончено, никто ничего не узнает. Будь спокоен, ложись спи. Если умыться захочешь, — кран в кухне.
— Знаю.
— Ну, пока, отдыхай. К вечеру буду.
— До свидания. Когда вернешься, поскребись в дверь три раза, как кошка, — предупредил Галактион. Он запер за Корнелием дверь, сунул ключ в карман, подошел крадучись к окну и осторожно оглядел улицу. Затем прикрыл ставни, опустил задвижку, снял с тахты ковер, расстелил его на полу. Вынув из кобуры наган и положив его у изголовья, он лег, но ему не спалось.
Когда Галактион зашел к Корнелию, было около трех часов дня. Теперь солнце уже клонилось к закату. Через щели в ставнях лучи его проникали в комнату и золотыми полосками ложились на противоположную стену, на двери, на пол.
Галактион оглядел полутемную комнату, книжный шкаф, картины на стене. Потом встал и подошел к письменному столу, заваленному книгами. Под тяжестью его богатырского тела половицы гнулись и скрипели. Он опустился на стул и долго сидел неподвижно. Затем стал просматривать лежавшие на письменном столе книги. В руки ему попал знакомый журнал, в котором был напечатан рассказ Корнелия «Годжаспир». Галактион перелистал журнал, придвинулся к свету и в десятый раз начал перечитывать рассказ.
Глаза Галактиона заволокло слезами. «До чего же верно описал Корнелий моего отца и его смерть… Просто удивительно», — думал он, читая рассказ. Дойдя до того места, в котором Асинэ оплакивала повешенного Годжаспира, он закрыл лицо руками и склонил голову на стол. Замелькали одна за другой мысли, картины восстания. Еще мгновение — и все смешалось. Усталость взяла свое, он забылся тревожным сном.
Его разбудил странный шорох — точно кошка скреблась под дверью. Галактион приподнял голову. В комнате было темно. Шорох повторился. Галактион встал и подошел к двери.
— Это я, Корнелий, — раздался знакомый голос.
— Ах, это ты? А я совсем забыл насчет кошки, как договорились… — рассмеялся Галактион, открывая дверь.
— Уже вечер, пойдем к Маро, — сказал Корнелий, входя в комнату.
— Иди без меня. Я приду один, другой дорогой…
5
Когда Корнелий добрался до улицы, огибавшей подножие Мтацминды, было уже около десяти часов вечера. Он поднялся на балкон дома, в котором жила Маро, так тихо, что она не услышала даже его шагов. Подойдя к занавешенному окну, заглянул в комнату. Маро спала. Корнелий не захотел ее будить. Он оглядел комнату. Над кроватью висел ковер, на нем — увеличенный портрет брата Маро. На маленьком
