никаких ссор не признаю, — сказал Корнелий безразлично. — Ссора и брань — это дело базарных торговок.
Нино и Эло как будто догадались, о чем говорили их спутники, и остановились. На них были белые платья и белые соломенные шляпы. Нино загорела на даче и заметно поправилась.
Корнелий подошел к ним.
— Куда вы так спешите?
— К подруге… — ответила Эло.
Корнелий взглянул на часы.
— Успеете еще. Неужели я больше вам не друг? Сказано: не теряй старой, знакомой дороги и старого друга.
Корнелий посмотрел на Нино. Она стояла перед ним, как ученица перед учителем, чувствуя его превосходство над собой. Ею овладела какая-то неловкость, растерянность. Все это злило ее, а он сохранял полное самообладание.
— Давайте погуляем немного, — предложил спокойным тоном Корнелий. — Сегодня такой чудесный день. А затем я приглашаю вас на обед в сад.
2
В это время на проспекте показался Платон Могвеладзе со своими друзьями-поэтами. Все они громко приветствовали Корнелия, как лучшего приятеля, заулыбались ему, замахали шляпами:
— Привет, привет Корнелию!
Эло и Нино покраснели. Платон отделился от друзей и подошел к женщинам, церемонно поцеловал им руки, затем поздоровался с их спутниками. Справившись о здоровье Вардо и Эстатэ, он взглянул на Корнелия. Платону понравился его костюм.
— Вы, — сказал он, улыбнувшись, — похожи в этом костюме на молодого лорда.
Корнелий смутился, но сейчас же овладел собой.
— Вы, — обратился Платон к Нино, — наверное, читали рассказы Корнелия?
— Нет, не читала, — ответила она и удивленно посмотрела на Платона.
— Это лето, — продолжал он, — является для Корнелия воистину началом его литературной славы.
Корнелий не ожидал от Платона такой похвалы.
Поэты стояли в стороне, дожидаясь, пока Платон кончит любезничать. Нино потихоньку поглядывала на них.
Платона Корнелий стеснялся, с остальными же поэтами держал себя свободно и даже несколько высокомерно. В Корнелии жили два человека: один — честолюбец и гордец, другой — критически настроенный ко всем и к самому себе. Побаиваясь его злой иронии, многие, в том числе и его новые друзья-поэты, остерегались вступать с ним в спор.
— Вы, наверное, будете сегодня на симфоническом концерте? — спросил Платон Нино.
— А какая программа сегодня?
— Шуберт и Бетховен.
— А дирижирует кто? — поинтересовалась Эло.
— Знаменитый Киршенблат.
— Обязательно будем, — ответила Нино и Эло в один голос.
Попрощавшись с ними, а затем с их кавалерами, Платон подошел к поэтам, и они гурьбой двинулись дальше.
— Ну как, мое предложение принимается? — спросил снова Корнелий.
— Какое предложение? — притворилась удивленной Эло.
— Вместе пообедать, а потом пойти на концерт.
— Давайте, правда… — хотел было поддержать предложение Корнелия Миха, но жена так взглянула на него, что он сразу осекся.
— Нино, мы опаздываем, — обратилась она к сестре.
— Погодите, я повторяю свое предложение, тем более, что ваших нет в городе, — улыбаясь сказал Корнелий.
— Нет, мы не привыкли ходить по ресторанам, — двусмысленно бросила Эло.
Корнелий сделал вид, что не понял ее.
— Ну да, конечно… Но я вас приглашаю не в ресторан, а в семейный сад… А где вы сегодня собирались обедать?
— Что же вы думаете, что у нас нет ни родственников, ни друзей?
— Не сомневаюсь. Но сегодня я хотел вас пригласить…
— Не надо нас упрашивать. Я вам сказала ясно, — грубо отрезала Эло.
Корнелий почтительно снял шляпу.
— Как угодно, — сухо извинился он, — если мое общество вас не устраивает.
Нино встревожилась и поспешила найти оправдание поступку сестры:
— Нет, Корнелий, мы идем сейчас по делу. Вечером же встретимся на концерте.
— Пожалуйста, — ответил Корнелий, попрощался и отошел от них.
— Все сделано очень правильно, — сказала Эло сестре. — Чем холоднее будешь с ним, тем лучше. На концерт купим три билета и на место Миха посадим Платона. Ты делай вид, что Корнелия не замечаешь. Посмотрим, как будет чувствовать себя этот твой франт, новоиспеченный писатель!
НА КОНЦЕРТЕ
В ранней молодости мы живем для самих себя, и дети — величайшие эгоисты. Наступление возмужалости ознаменовывается влюбчивостью. В эту пору эстетическое чувство достигает наибольшей интенсивности. В это время с особенным рвением занимаются искусством, пишут стихи и жертвуют всем, чтобы соединиться с существом, в котором идеал прекрасного кажется воплощенным.
Г. Спенсер
1
В сад Грузинского клуба на Дворцовой улице Корнелий и Сандро Хотивари явились с опозданием. Публика уже заполнила летний театр. Устроившись в ложе бенуара, Корнелий и Сандро стали оглядывать партер. Кого только здесь не было!
В первых рядах сидели коммерсанты, дельцы, спекулянты, ничего не смыслившие в музыке. За ними — военные, дальше — служащие, студенты. Проходы заполнили учащиеся, прошедшие по контрамаркам. Мальчуганы, пробравшиеся в зал без билетов, жались по углам и, словно зайцы из кустов, испуганно поглядывали на билетеров. «А ведь среди этой детворы, может быть, есть настоящие ценители музыки и даже подлинные таланты — будущие музыканты и композиторы», — думал Корнелий, отыскивая глазами Нино.
Наконец он нашел ее. Она сидела в пятом ряду. Между ней и Эло место занимал Платон Могвеладзе. Он что-то рассказывал дамам. Те смеялись. Корнелий помрачнел. У него пропало желание слушать серьезную музыку.
Публика гудела, как пчелы в улье. Музыканты, расположившись на сцене, настраивали инструменты.
Но вот на сцену вышел среднего роста, с пышной шевелюрой человек и занял свое место на возвышении перед оркестром. В зале раздались рукоплескания. Дирижер повернулся, поклонился публике и постучал палочкой о пюпитр. Музыканты приготовились. Наступила тишина.
Дирижер поднял руки, потом взмахнул палочкой, и в ту же минуту зал наполнился чарующими звуками.
Киршенблат вел оркестр с большим мастерством и вдохновением. Но мысли Корнелия были далеки от музыки. Он не мог сосредоточить на ней свое внимание и вместо слухового восприятия довольствовался только зрительным. Ему казалось, что дирижер держит в судорожно сжатой левой руке невидимые нити, ведущие к разным инструментам, и то отпускает их, то подтягивает. Ведя оркестр, Киршенблат раскачивался всем телом. Руки его мелькали в воздухе, точно ласточки, а длинные волосы развевались в такт движениям. Он выбивался из сил. Пот катился по его лицу, но до финала было еще далеко. Неожиданно он как бы повел оркестр на штурм. Казалось, полки с развернутыми знаменами пошли по полю. Победно звучали трубы, грохотали барабаны…
Это был финал увертюры бетховенского «Эгмонта».
Загремели бурные аплодисменты. Взгляд Корнелия скользил над головами. Он видел только одну Нино. Она стоя восторженно аплодировала.
Выйдя из зала, публика рассыпалась по аллеям. Корнелий, Сандро и Миха, остановившись под липой, наблюдали за Нино и Эло. Первая шла под руку с Платоном, вторая — с Рафаэлем Ахвледиани. Нино казалась оживленной, смеялась, болтала и кокетничала. Корнелий решил, что в эту
