Снег
В городе что ни ночь тает старый снегТает с протяжными вздохамитянется сквозь мои сны
Днем смотрю – смотри-католько в канавахтолько в тени еще снег
Будет таятьпару ночей поболитчуток поболити пройдет
История
Век твой разве чем мой утешитмой разве хнычетдалече речистые далече певучиеголоса в небесахпот в земле земля в жменежменя в кулаке кулак в спину мне тычет
вон с твоих осин летит сереброедокам в хлебово летит в разверстыепасти псамжар твой разве чем мой утишитпасти серебряной оскал недобр
оглянись в конце борозды оглянисьу церковных вратмощь твоя разве моей поможетпройдусь-ка вон осиныбез серебрапес колотый камень гложет
«Лист бумаги – милость...»
Лист бумаги – милостьямки в пескевышептать выкричать выплакатьуйти и не видетькак подрастает тростниксдать тебяуйти и бровью не повести
как безупречен листи как песок искристи ты невинен чистлишь камыши – ши-ши
Петелька к петельке
* * *
King Singers
Что они делают, когда окончен концерт? – Прощаясь у выхода,галантно шляпами машут, прежде, чем разойтись, и музыка —звучит ли она в их шагах или плещется в светлых платьяхи тех скупых фонарях, что затеплил вечер? И тенор —хлопнет кружку в кругу друзей или стопарь в одиночестве,в барчике, исполненном тишины, где печальная мухабродит по стойке, и баритон – сев в свою ласточку,помчит домой, обнимет жену, поглядит в телевизор, приметтаблетку и ляжет спать, перед сномнедвижно уставившись в потолок, и никтоникогда не узнает, что он там видит, или жевсе они долгой цепочкой по крышам, мостами башням города – петь a capella со звездами.
* * *
Некая рижская радиостанция выслала в ночь
погулять саксофон – он сон мой надрезал и,
вылизав рану горячим голубым языком,
смеялся – попробуй сама, как ходят безногие,
я мир из фу-фу строю снова, всё из голубого,
ты мне будешь должна! С полпути, на пороге,
он сгреб меня, мокрой заплаканной курицей
бросив в окно – ты там глянь, не пора ли
пробовать воздух, что в чреве моем
стал стоном, смехом, всхлипом и крыльями?
* * *
Не слышала ничего, что щемило бы круче
одинокого насвистывания в ночной тиши —
словно зов, не верящий в отзыв, как простая
такая весть – эй, слышишь, я здесь,
я тот, кто свистит, сам-с-усам, у меня есть
свирелька, свистулька, меня не увидишь,
не потрогаешь, не пожалеешь, я сам, ничего
мне ни дашь, ни возьмешь, вот сердце только
попридержи, я ножонкой сучу, по камушкам-
мушкам стучу, на макушке шапчонка, ау,
зову – не отзывайтесь, в осторожных кустах
придорожных возня – такова моя песенка,
есть я – нет меня, ух ты, сам себе сирота
я и матушка, вот не грусти только, я
крестный отец слепому туману, лодкам
в черных бухтах и каждому слову,
что пишешь на белых своих листах.
* * *
Проснувшись, с трудом выбираемся из дому, тампод сенью деревьев в цвету, а деревья в цветутворят нас бесплотными – так расцветает рассветрасцвечивать наново нас подобающе днюи окнами ветра речного встречь рас-творяябеспечных нас, будто решивших – Да будет! —способных внезапно бледнеть, будто воды, которымв мгновение ока открылись их сила и свет, тамнам на заре ободряюще глухо гудятхолмы вдалеке и звенят вопрошающе звонкополушки в ладонях – чин-чин. Паучок поутру и баба с пустыми ведерками значат лишьто, что проснулся паук и какой-то бабенке водызахотелось – лишь то и едва ли еще что, как будтобеспечно решили – Да будет! – готовы ко всемобычным подвигам, обыкновенным свершеньям,обыденным речам и страстям, следя за тем,как ливень грядет смыть след, не забудь —будто воды, которым в мгновение окаоткрылись их сила и свет.Свят грядущий.Свят.
Рассказ
об одном человеке, который заплакал при виде новорожденного ягненка. А жизнь не щадила как будто: война громыхала, гнула, ломала и тут, под носом, и там, на позадках, такая вот музыка для пацана, такие вот шманцы, смердящие жареным, и на усах не мед-пиво, на усах блевотина страха, и пора, подобру-поздорову, по миру и по миру, гол, как сокол, а сам уж не мальчик, но – кому ты здесь нужен, и трудно, уходит жена, друзья кто куда, своего угла йок, но терпишь, цепляешься за одно то, что жить-то ведь хочется, к вечеру так навкалываешься, что хрен уснешь, больно, однако боль все тупее, зажмешь ее, зажмешься и терпишь, пахнет жареным все еще, на усах не мед-пиво, на усах чужого пира похмелье солоно, а чужбина горька, да и сам зачерствел, словно струп, но однаждыутром ягненок припадет к матери,сядешь рядом на солому и плачешь —признателен, кроток и счастлив.
Трава
Над нами каменьПод нами земляВоды по краюТрава между ними, между
Нет ни хозяина, ни властелинаВетру покорнаВремени года послушнаМороз положит, дожди поднимутНо хозяина нет
Да и памяти нет, а то развеКудрявилась бы бестрепетно надВисельниками, вешателями, чумными рвами?
Как бы ей пучило брюхоГниение втоптанных в грязь победных знамен?
Как бы лизал ей пяткиПепел всех ведьм, сожженных заживо?
Нету памяти, только теменьВ корнях хоронится, лишь тишьТрудится в стебляхДыша из земли, из безъязыкой землиЛасково обращая к намСлово забвения и покоя.
Ай, что, если когда-нибудь нам вдругУ травы случится учиться ее тишинеНам, с нашейто вечной трындой на шелестящем ветруВещей и событийНам, а вовсе не травам, учиться проститьсяС болью и памятью, как с нафигНенужным более спасательным кругом
Как бы это мы жили бы дальше, как?
Андра Манфелде
Andra Manfelde
(p. 1973)
Мощный талант из наследующего славной троице поколения тридцатилетних. Тематически разрабатывает линию Вациетиса, решая этические конфликты в эстетическом пространстве. Балансируя на грани исповедальности и банальности, находит самые невероятные и неожиданные лирические доказательства. Вероятно, женский поэтический феномен объясним некоторой склонностью латышей к матриархату (неслучайно обилие женских божеств в латышском пантеоне), равно как и тем, что женщины выносят на своих плечах едва ли не тяжелейший жизненный груз, нежели мужчины. Свидетельство тому – роман Манфелде с аутентичным названием «Игла».
«Вкушай день этот...»
вкушай день этоткак черный хлебкак холопскую пайкуи щедрость медаглянь: расстелено зелено звонкоможжевель пряный плыветв березовом сне зрак косулиа у ног млеет затоптанная мольбалегкий кивок в область тьмыколечко змеи растворенное в соли«воздай им Господи»
Парадоксы невинности
так сдержанно пахнут земляникою рукия пробовала украсть твой ландшафттекущий от груди кбедрам. и согнуть под углом.прежде были так небеснотак невинно-белыте перистые те кучевыецелующие девичий профильэто память?как ладони мулатки.
как ненаписанное письмоброшенного ребенкакак неудачный снежокв твое окно.
ночь тепла.под моим взглядом асфальт седеетспокоен и твердкак только что принявшийся снег.
Новая борьба
1у семи нянек ржавеют пеленкиподоконники татуированы огнем и мечем:обвести себя самое красным кругомнеприступным пунктиром Сицилиизафиксировать безопасностьвставить любимых в рамкизапереть дверизалезть в холодильникодиноким женщинам покормить синицнесоленымзавести будильниквыбросить пижамы бросить куритьвыключить звукотключитьсятелеграфистки мертвымои друзья не звонят не пишут бьютбутылки с шампанским практически без кораблейновый день встает с отлежанными бокамимы мечем жемчуг и закалываем свинейразвозить согражданам пиццу опять-таки рискв нашем молодом государстве чересчур много отчаявшихсяа прочие с деньгами и пищей не вызовут на домзато скорая помощь бесплатнатак что телимся до последнегоожидая свалитьдождь ниже нуля это красная ленточка над гололедом трассыа бегущие с пустыми руками – ножницы
2заново прирастают руки к копьюв треснувшей панораме зарниц апокалипсисаколодцы звенят пощечинами звонит в панике натянутая тетиванеслышным голосом сулящие всё поезда одолевают в ночиготические порталыползя в таком нежном теплом уютном свете как необретший имени змейнадкусаны все яблокигниют помаленькускользкосегодня ведра обходятся без водыосень – трофеи скинутыпод ноги растерянномутриумфатору
роют траншеи богии я плачу над собственной силой
Испить осени
