он ослабил хватку
и оттолкнулся от края воронки.
Что-то разорвалось внутри нее. Она вскрикнула. Икшель наверху схватил
Таликтрума, пока тот прыгал, повернул его в воздухе за лодыжки, и, как только
хватка Дри ослабла, его рука опустилась, поймала ее руку и протащила мимо края
воронки.
Последние тридцать футов все тело Диадрелу стало сплошной болью. Но когда
они добрались до корабля, то оказались в безопасности — веревка была привязана
беседочным узлом рядом со спасательной шлюпкой, укрытой широким брезентом.
Они с легкостью скользнули под эту непромокаемую ткань. Дри обнаружила, что
ее люди столпились вокруг послания, нацарапанного углем на палубе. Слова на
икшеле, слишком маленькие для глаз гигантов: ДВЕРЬ У БОКОВЫХ ПОРУЧНЕЙ, БЕЗ ЗАЩЕЛКИ, 8 ФУТОВ 9 ДЮЙМОВ. ПРАВЫЙ БОРТ. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ
НА БОРТ, М'ЛЕДИ.
Дри повернулась, чтобы поискать потайную дверь — и рухнула. Боль в груди
была похожа на проглоченный нож. Но, наконец, это было сделано. Четыре клана
поднялись на борт за столько же дней. Девять ее людей погибли во время
26
-
27-
предыдущих высадок, сегодня только один. Найтикин. Он должен был жениться на
девушке из Этерхорда, носить эмблему ее клана на цепочке на запястье. Дри
должна сама ей сказать. И его родителям. И другим родителям, детям, возлюбленным убитых.
Уже десять погибших за эту миссию. И мы еще не покинули порт.
Глава 3. МАСТЕР И ЕГО ПАРНИ
2-3 вакрина 941
На трюмселе, в трехстах футах над палубой « Чатранда», под утренним
дождем сидела птица, с совершенным безразличием наблюдая за продвижением
икшелей по веревке. Необычайно красивая птица: лунный сокол, черный сверху, кремово-желтый снизу. Меньше ястреба, но лучший охотник, и достаточно
быстрый, чтобы украсть рыбу из когтей орла, если бы захотел. Когда женщина-икшель порхала в своем костюме из перьев, сокол лениво подумал о том, чтобы
убить ее, скорее из гордости, чем из голода, потому что она оскорбительно
уродливо летала. Не ее область. Но сокол знал свой долг и не двигался с места, пока
маленькие люди, пошатываясь, забирались под спасательную шлюпку, несколько
последних крыс взбирались на борт по сходням, а беззубый заключенный из
тюрьмы Соррофрана намазывал горячую смолу на мачту всего в нескольких ярдах
под ним, глупо бормоча: « Ага, Джимми Берд! Плывем с Великим Кораблем, лады? »
По всему кораблю заключенные шлифовали грубые доски, смолили веревки, защищая их от предстоящих месяцев соленых брызг, вбивали медные колышки в
транцы и мачты. Сокол смотрел на них, как на скот в поле: несъедобные, бесполезные, не представляющие для него угрозы. Во всем Соррофране имело
значение только одно: богато украшенная красная карета у гостиницы « Моряк», в
восьми кварталах вверх по склону от воды. Глаза сокола были такими зоркими, что
он мог сосчитать мух на крупах лошадей, но не мог ни проникнуть в дверь таверны, ни увидеть, кто приехал ночью в этой карете.
— Вот хавчик для красавчика Джима!
Заключенный достал из кармана заплесневелую галету, разломил ее пополам и
бросил половину соколу. Птица не соизволила пошевелиться. На пристани перед
«Чатрандом» собралась огромная толпа: уличные мальчишки, шатающиеся
пьяницы, мичманы со своими бледными женами и босоногими детьми, торговцы
фруктами и грогом, раппополнийские монахи в своих горчично-желтых одеждах.
От главного трапа « Чатранда» всех их отделял деревянный забор, деливший
площадь надвое. Имперские морские пехотинцы, золотые шлемы которых
поблескивали на солнце, курсировали прямо за забором.
Наконец дверь гостиницы широко распахнулась. Птица напряглась. На
крыльцо медленно вышел грузный, мускулистый мужчина, одетый в форму
торгового офицера: черный мундир с золотой отделкой, высокий воротник, туго
27
-
28-
охватывающий шею. По его груди струилась курчавая рыже-коричневая борода.
Глаза мужчины были яркими и беспокойными. Он с подозрением оглядел дверной
проем, лошадей, сам воздух.
Кучер соскочил со своего места, открыл пассажирскую дверь и опустил
подставку для ног. Рыжебородый мужчина не обратил на это никакого внимания.
Через мгновение из гостиницы вышел слуга с подносом. На подносе стояло блюдо, на котором сокол разглядел четыре крошечных небесно-голубых яйца птицы
милоп. Бородатый мужчина сгреб их в ладонь. Слуга ждал, лошади топали, кучер
кареты стоял под дождем, но мужчина смотрел только на свои яйца. С незаурядной
выдержкой он поднял одно из них, покатал на ладони, а затем удивительно
изящным движением расколол его между зубами и выпил сырым. Он проделал это
четыре раза. Затем он передал яичную скорлупу слуге и, тяжело ступая, направился
к экипажу.
Теперь сокол увидел
