но неизвестно, на какие ещё фокусы способны адские исчадья.
Отец Бернар скорбно вздохнул, признавая правоту де Брамини, и, покорно сложив руки на животе в замок, направился к двери.
Не прошёл он и трёх шагов, как створка бесшумно распахнулась ему навстречу, и на пороге возник силуэт маленькой пухлой женщины. Сеньора Марта вплыла в комнату, целясь в грудь отца Бернара из миниатюрного ручного арбалета.
— Хо-хо, мотыльки всегда лететь на свет, — негромко прощебетала она с ярким жерменским акцентом.
Все мужчины на несколько коротких мгновений застыли на месте, оторопело таращась на внезапную препону.
— Hände hoch[185], малчики! — потребовала хозяйка траттории, для наглядности пару раз дёрнув концом острого арбалетного болта вверх. — Bitte[186], не совершать глюпость.
Памятуя о горящей за спиной свече, Джулиано сделал короткий шаг в сторону. Алые отблески упали на пухлые щёчки женщины, отразились в светлых голубых глазах, залили кровью белый чепец и пушистую клетчатую шаль.
Женщина застыла, точно соляной столб.
Отец Бернар коротко перекрестился. Пьетро утёр взмокшее лицо ладонью. Джулиано торжествующе улыбнулся.
Мягкие плечи сеньоры Марты дрогнули, и комнату наполнил мелодичный грудной смех.
— Это есть очень смело, но очень глюпо, — сказала она, утирая кончиком шали слезящиеся от хохота глаза, — светочи Госпожи не действовать на её сестра. А теперь пово-орот! Schnell, schnell[187]! Глаз не закрывать!
Джулиано медленно развернулся, и карминовое зарево затопило его сознание.
Глава 78. Приди, Госпожа, приди!
Алый огонь пылает, танцует на обсидиановой плоти ползучих чешуйчатых гадин, до краёв переполнивших узкую чашу. Влево-вправо, вверх-вниз колышутся исходящие жаром тела, словно невидимый ветер пробегает волнами по блестящей от пота напряжённой плоти.
Каменные меандры заплетаются в багряные косы под босыми стопами ног, скользят, вьются, закручиваясь в космические спирали, уходят за горизонт. Мозаичная плоть богини дрожит, бьётся в агонии, корчится в судорогах, пульсирует и сжимается. Что-то близится, растёт, осклизлыми красными пальцами пытается нащупать дорогу.
Алые всполохи танцуют вокруг, дробятся кусачими искрами — горящей стеклянной пылью. Крутобокая обнажённая женщина пылает вместе с ними. Пламя лижет её искажённое нечеловеческой мукой лицо, сплетается с белыми волосами, трепещет на блестящем от пота лобке, целует тугой выпирающий живот. Женщина пьёт огонь, длинным змеиным языком слизывая чёрные капли воска с горящего фаллического светоча. Она беззвучно кричит в разверстый купол потолка, в морозный бархат зимней ночи, из которого сыплются жгучие белые звёзды.
Звёзды падают медленно, оставляя белые росчерки, строчки, прерывающиеся линии. Они обжигают холодным жаром влажный лоб, прошивая до желудка, до изнанки рёбер, проходя навылет, забирают тепло человеческой оболочки.
Джулиано со скрипом, нехотя разлепил неподъёмные громады век. Девять женщин, озарённых лиловыми отблесками алого пламени, кружась, плясали над ним посреди пустой траттории. У его лица одиноко горбилась оплывшая фигура отца Бернара, до самых пяток закутанная в струящийся кровавый балахон. Старик держал в руках раскрытый чёрный фолиант. Перед ним мерцал алый светоч, отражаясь в расширенных, полностью затопивших радужку антрацитовых зрачках чтеца. Его губы шевелились, рождая слова. Шелестящий сухой голос старика вёл монотонный речитатив на древнем наречии, смысл которого ускользал от юноши.
Слова горят огненными строчками в ледяном небе, закручиваясь рубиновыми хвостами комет вокруг ослепительных звёзд. Они тоже падают вниз, на головы смоляных, колышущихся в танце тварей.
— А-а-а-А-а-а-Ах!
Стон боли и наслаждения пронизывает всё тело, когда алая комета касается обнажённой груди, скручивает желудок, стекает по позвоночнику прямо в чресла.
— А-а-ах!
Больно и сладко, как же больно и сладко!
— И-и-и-и.
Джулиано моргнул — дрогнули ледники Лимоса. Реальность крутанулась вокруг своей многострадальной оси. Уплывающий взгляд юноши с трудом задержался на фигуре второго мужчины, занявшего место у ног де Грассо. Глядя на него сквозь текучее и подрагивающее пространство, Джулиано вдруг понял, кто там стоит.
Суслик в красной тяжёлой мантии! Проклятый Спермофилус — живой и здоровый, припав на одно колено, держал перед собой острое лезвие ритуального серпа. Казалось, начищенная бронза хищно горела в его длинных худых ладонях.
Джулиано напрягся, силясь подняться и вмазать по благостной треугольной роже барбьери, но его трепыхания были подобны агонии мухи в паутине чёрной вдовы.
К голосу старца присоединяется голос мужа. Вдвоём они наращивают мощь, спорят, перекрикивая друг друга.
Звёзды и кометы собираются в червонный пульсирующий шар. Он растёт над головами танцующих, ширится, медленно притягивается к лону земли. Сгусток алого и белого огня трепещет в такт биению сердца.
— А-а-а-А-а-а-Ах!
— А-а-а-А! А-а-а-А!
— При-и-и. При-и.
Толстые чёрные свечи тянутся к набрякшему пологу небес, залитому вишнёвыми всполохами. Тонкие лезвия пламени пластают бытие, режут каждый нерв, расслаивают тело до кости. Раскалённые капли мрака срываются с заострённой кромки карминового огня, уносятся вверх, к космическим вихрям и меркнущим галактикам.
Падают вниз бесконечным всепроницающим потоком.
Снова натужный взмах густых ресниц. Джулиано лениво мотнул непослушной головой, пытаясь прогнать навязчивый морок.
Теперь он увидел Пьетро в одной набедренной повязке. Маленький фехтовальщик, низко склоняясь, замер слева. В его руках подрагивала огромная хрустальная чаша, заполненная жертвенной кровью.
Алая цедра месяца плавает в багряном студне, завораживающе колеблется, дробясь в гранях прозрачного камня.
Третий голос, слабый и несмелый, вплетается в нескончаемый спор двух первых. Он запинается, сбиваясь, путается и скорее шепчет, чем поёт. Его тембр слаб, но искренен!
Пряная солоноватая влага багровым водопадом льётся по губам, по подбородку, пачкает алыми змейками бледную шею, ныряет за воротник, холодит торс, приливает к соскам, змеится ниже, ниже… Копится тёмным сгустком внизу живота.
— У-у-у-А! У-у-у-Ах!
— Ди-и-и. Ди-и.
Вдох-выдох. Влево-вправо. Вверх-вниз.
Танцующие жадно приникают к этой чаше, пьют из неё по очереди, опускают в живительный ихор бледные персты, рисуют знаки на бесстыдно заголённых телах.
Знаки огня. Знаки земли, воды, воздуха, рождения и смерти.
Круглое лицо Марты в обрамлении длинных русых волос склонилось над Джулиано. Полные груди женщины с тёмными напряжёнными сосками коснулись его разрисованной груди.
Влево-вправо. Вверх-вниз.
— Отдай ЕЙ свою силу! Отдай свою любовь! Отдай всего себя! — настойчивый тихий шёпот шевелит чёрные завитки рядом с пылающей раковиной его уха.
— При-ди-и. При-ди-и, Госпожа! При-ди-и!
Ведьма трётся об него всем своим естеством. Её упругая мягкость обволакивает, затягивает в чувственный вихрь. Горячие капли падают на раскалённую, дымящуюся плоть. Кровь стучит в висках. Кровь, пульсируя, разносит огонь извращённого желания по всему телу.
Что-то мерно колотится в голове, давит на уши, жжётся в груди, в животе. Тяжело ступает. НАРАСТАЕТ.
Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз.
Первый огненный росчерк боли царапает кожу на груди. Второй обжигает холодом. Змеиный язык струится по ранам, слизывая кровавую росу.
— А-м-м-М-М! БА-А-АМ! БА-А-АМ!
В ушах звенит. Голова
