времени, как подобное положение вещей стало очевидным и задёрганные сержанты подняли вой, от ватаги ополченцев на стене осталась едва ли половина. Позднее большая часть отлучившихся, конечно, вернулась, но, увы, с дюжину добровольцев сержанты так и не досчитались.
Провизию подвезли ближе к одиннадцати.
Прилёгший вздремнуть на пустой телеге и разбуженный Артемизием, Пьетро без воодушевления покосился на вонючую солонину с сухарями, после чего тоже куда-то улизнул. Правда, отсутствовал он недолго. Вернувшись в крайне приподнятом расположении духа, с тяжёлым холщовым мешком за плечами, де Брамини поманил приятелей к себе.
Из щедро распахнутой мошны каждый из друзей получил по приличному куску копчёной колбасы, пяток варёных вкрутую яиц и ещё тёплый ломоть ржаного хлеба толщиной в добрых три пальца.
Перекусив, Джулиано и Пьетро завалились немного подремать в одной из телег, подпирающих ворота. Так прошло ещё примерно три часа.
Их разбудил грохот тяжёлых подков о мостовую.
Одна за другой к воротам подкатили десять тяжёлых карет. Последний экипаж с пурпурным щитом и золотым орлом на дверцах окружала целая рота гвардейцев. Из него вышел сам Фридрих в строгом чёрном камзоле с дорогой перевязью и длинной шпагой с вычурной гардой, усыпанной драгоценными камнями. Неуклюжее оружие совершенно не шло герцогу, мешало при ходьбе, путалось в складках короткого плаща и цепляло всех вокруг. Герцог показался Джулиано крайне измотанным и постаревшим лет на десять. Его плечи сникли, лицо одрябло и потекло за круглый накрахмаленный воротник, а в тусклых глазах поселилась бесконечная тревога и озабоченность.
Из карет стали выходить важные люди, кутающиеся в меха и тёмный бархат: все сплошь церковные чины и важные истардийские сановники. Последней появилась женщина, облачённая в траурное платье. Джулиано без труда признал в этой особе вдовствующую королеву Маргариту — сестру её высочества Изабеллы.
Фридрих в сопровождении личных телохранителей долго совещался со свитой, сгрудившейся возле его кареты. Потом герцог и ещё четверо человек грузно поднялись по крошащимся ступеням каменного укрепления на самый верх триумфальной арки.
Заметив оживление на стене, мародёры с трудом протёрли осоловевшие от выпитого глаза. Давешняя троица переговорщиков, едва не забыв белый стяг, снова приблизилась к наглухо запечатанным створкам ворот.
— Мы хотим говорить с вашим герцогом, — повторил свои требования седой наёмник в кирасе.
— Говорите, — прокричали ему сверху, — его высочество Фридрих IX, милостью божьей герцог Контийский вас слушает.
— Э-э, не, так не пойдёт, — с ухмылкой возразил ландскнехт, почёсывая дерзко торчащий гульфик, — сеньор коннетабль желает беседовать с его высочеством с глазу на глаз.
— А не слишком ли многого желает сеньор коннетабль?
— Де Бурон предлагает вам мир.
— На каких условиях?
— Это он и хочет обсудить.
— А если мы откажемся?
— Ваше право. Только нас тут сорок тысяч, а защитников в городе кот наплакал. Давайте смотреть правде в лицо: если вы нас сильно разозлите, от ваших занюханных стен, дворцов и храмов останутся одни головёшки.
— Побойтесь бога, нелюди! — выкрикнул знакомый Джулиано мушкетёр. — Слыханное ли дело истианам поднимать руку на Престол святого Петра?
— Ваш Папа слишком зажрался, — откликнулся тощий рыжий знаменосец.
Другие переговорщики, услыхав такое заявление, дружно заржали.
— Кто это сказал?
— Августи́н Лю́тер!
Со стен раздались гневные крики:
— Проклятые еретики! Горите в аду!
Глава 80. Переговоры
— Как там наши дела, дорогой Фриди? — поинтересовалась Маргарита, отрываясь от вышивки поганого змея, соблазняющего нагую Еву, укрытую в райских кущах.
Герцог тяжело опустился на противоположное от вдовствующей королевы сидение экипажа и на мгновение прикрыл усталые покрасневшие глаза.
— Скверно, — коротко бросил он, растирая замёрзшие ладони.
— Ополченцы уже расчистили выход из города? — спросила женщина, делая новый стежок на тонком молочном батисте.
— С минуты на минуту должны закончить.
— Ты решил, с кем отправишься на переговоры? — Маргарита вопросительно приподняла тёмные брови.
— Сеньор Альварес настаивает на своём непременном присутствии, — со вздохом откликнулся Фридрих, — ещё вызвался его высокопреосвященство Алессандро Боргезе, сеньор Медини, дон Жиральдо. Остальные не слишком горят желанием добровольно идти на заклание.
— А моя дорогая сестра? Что-то я не вижу её среди присутствующих…
— Изабелла вместе с детьми накануне отбыла в Совуй навестить отца.
— К чему бы этот внезапный порыв дочерней нежности? — спросила женщина, аккуратно срезая позолоченными ножничками конец шёлковой нитки.
— Всё к лучшему, Марго, всё к лучшему. Хотя бы за семью я могу теперь не волноваться, — герцог сцепил в замок толстые, унизанные перстнями пальцы, лежавшие на коленях.
Маргарита не спеша продела новую алую нить в тонкое игольное ушко́.
— Я иду с тобой! — уверенно заявила она.
— Нет, Марго, что ты! Как можно? Это такой риск! — воскликнул Фридрих.
Вдовствующая королева отложила вышивание на подушки, рассыпанные по сидению, и подалась чуть вперёд.
— Друг мой, я никогда не прощу себе, если останусь в стороне в столь трудный для Истардии час.
— Исключено! — решительно возразил Фридрих, протестующе понимая руки.
— Фридрих, — начала Маргарита, нервно покусывая бледные губы, — я давно уже не та беспомощная девочка, что ты помнишь. Я девятнадцать лет жила в Водии под вечным давлением со стороны Сигизмунда. И только истианская вера всегда служила мне щитом от его самодурства. Позволь же мне…
— Нет! — перебил её Фридрих. — И слушать ничего не желаю!
— Позволь же мне, — продолжила Маргарита, не повышая голоса, — теперь самой решать мою судьбу. Возможно, всех нас ожидает скорая смерть. И если это верно, то свои последние часы я хотела бы провести подле тебя.
Маргарита бережно накрыла ладонью нервно сжатые побелевшие пальцы герцога.
Полог устроенного перед Аргиевыми воротами красно-жёлтого шатра отогнулся, пропуская внутрь девять мужчин и одну женщину. Незнакомый человек лет тридцати пяти уже поджидал их, по-хозяйски развалившись в походном кресле с пыльной бутылкой вина в руке. При появлении герцога наёмник не стал утруждаться церемонным подъёмом с поклонами, а лишь небрежно приподнял с головы разлапистую шляпу. Три его капитана, окружавшие кресло, чуть заметно кивнули вошедшим.
— Добрый вечер, ваше высочество, — поздоровался сидевший, — рад, что мы всё-таки вас дождались. Думал, сегодня уже не свидимся.
Фридрих, запертый со всех сторон четырьмя телохранителями и свитой, хмуро воззрился на говорившего:
— Не имеем чести быть вам представленными, сеньор.
— Шарль де Бурон, граф де Монпансье к вашим услугам, — отрекомендовался коннетабль. — Извините, ваше высочество, старая рана в колене принуждает меня сидеть. Увы, не могу предложить вам того же, — де Бурон насмешливо похлопал по жёсткому подлокотнику занимаемого им единственного кресла в шатре, — сами понимаете — осада, война.
Герцог поджал мягкие губы, но стерпел оскорбление.
— О чём вы желали беседовать с нами? — надменно осведомился он.
— Хм, тут, знаете, у меня такое дело, несколько
