взглядом Корнелия. Поезд стал скрываться за поворотом. Тогда Корнелий повернулся всем телом в сторону моря и, увидев Нино, приветно помахал ей кепкой. Она подняла руку и улыбнулась.
— Смотри, все еще прощается со своим Корнелием, а на нас ноль внимания, — недовольно заметила Вардо, обращаясь к Эло.
— Совсем потеряла голову, — злорадно подхватила Эло.
Евтихий нанял три экипажа. Первый из них заняли Эстатэ и Вардо, во втором разместились Нино, Эло, Миха и няня Саломэ, третий предназначался для вещей и Евтихия с Шурой. От станции до дачи надо было проехать два километра.
Счастливее всех чувствовал себя, восседая на вещах, Евтихий: он недавно женился, и поездка в Кобулеты была для них как бы свадебным путешествием. Евтихий радостно улыбался. Он лихо надвинул на лоб папаху и тонким, как у женщины, голосом пел гурийские песни: «Али-паша нам изменил и в Квирикети нас завлек» и «В Чакву я вошел с гудящим рогом». Извозчик-гуриец, услышав родные песни, улыбнулся и стал вторить. Шура звонко смеялась.
— Так у нас казаки поют, — заметила она.
— Ишь как веселятся Евтихий и Шура, — улыбнулась няня Саломэ.
— Это они свадьбу справляют, — усмехнулся Эстатэ.
— Завидую. Море им по колено, — вздохнула Вардо.
Эстатэ неожиданно сделался серьезным.
— Ты не замечала, — обратился он к жене, — как будто у Евтихия не все дома?
— Нет, просто он веселый, беззаботный человек. Любит пить, петь и танцевать.
— Как и все южане, — заметил с досадой Эстатэ, но Вардо не обратила внимания на глубокомысленное замечание мужа.
Свесив ноги с экипажа, Евтихий болтал ими в воздухе, размахивая руками.
— Эй, извозчик, душа моя, гони, гони! — кричал он во весь голос, забавляя всех.
Неожиданно дома кончились, город остался позади. Дачники выехали на открытое место.
— Море, море! — воскликнула, пораженная видом необъятного голубого простора, Нино.
Море волновалось, глухо доносился однообразный, беспрерывный шум прибоя. Все смолкли, очарованные открывшейся перед ними величественной картиной. Только Евтихий продолжал петь еще громче свою гурийскую песню, точно и «свободная стихия» была обязана, приветствуя его свадебную поездку, смирить свой гнев и покорно принять на свои волны челн, в который сядут веселый Евтихий и его Шурочка.
Наконец экипажи подъехали к даче. Хозяин отворил ворота. Его жена и дети окружили приехавших. Дача, которую снял Эстатэ, выходила фасадом на улицу.
— Надо было построить этот дом фасадом к морю, — говорила Нино, стоявшая на заднем балконе.
— К сожалению, наш народ больше связан с землей и не очень любит море. Недаром же нас называют именем земли — «Géorgien». Грузин не может долго жить вдали от своей родины. Сухопутные дороги ближе его сердцу, чем далекие морские пути. А жаль, море развивает в человеке волю, предприимчивость, упорство… — не преминул блеснуть и здесь своими познаниями Эстатэ. Но дочь пропустила мимо ушей тираду отца.
Вардо, Шура и Саломэ занялись распаковкой вещей, убирали комнаты так тщательно, словно навсегда собирались поселиться в этом доме. Вардо и Эстатэ заняли большую комнату, выходившую окнами на улицу, Нино и Эло — поменьше, с видом на море. Евтихий и Шура устроились в чуланчике возле кухни. Миха расположился на заднем балконе. Эстатэ уехал утром в Батум на заседание суда и только к вечеру вернулся в Кобулеты.
В Кобулетах отдыхал журналист Геннадий Кадагишвили. Узнав о приезде семейства Макашвили, он нанес им визит.
2
Эстатэ, Вардо и Геннадий сидели на берегу под тенью сосен. Эло, Нино, подруга Нино Манана и Миха отдыхали на пляже. Все любовались закатом.
Эстатэ и Геннадий беседовали о судьбах Грузии, о политической обстановке в Европе и в России. Вардо удивлялась поведению Нино. Отделившись от остальной компании, она в одиночестве сидела в стороне и не сводила глаз с видневшегося вдалеке Батума.
— Видимо, Корнелий сегодня не приедет, — заметила Вардо, обращаясь к мужу.
— Какой Корнелий? — спросил Кадагишвили.
— Корнелий Мхеидзе.
— Такого больше не существует.
— Как так?
— Есть Георгий Махвиладзе, а Корнелия Мхеидзе нет, — повторил Геннадий.
— Не пойму, о чем вы говорите, — недоумевал Эстатэ.
— Прочтите рассказ в большевистском журнале и сразу поймете, о чем я говорю.
— Какой рассказ?..
— «Годжаспир» называется. Талантливо написано, но правительству нашему здорово там досталось: автор, несомненно, большевик.
— Ну, а при чем тут Корнелий?
— Вы, очевидно, не знаете, что Корнелий стал писателем. Георгий Махвиладзе — это его псевдоним.
— А вы не сшибаетесь? — спросила настороженно Вардо.
— Нет, мне это достоверно известно, да и сам Корнелий этого не скрывает.
— О чем же говорится в его рассказе? — спросил Эстатэ.
— В нем описывается восстание крестьян, — пояснил Геннадий и, выбрав из пачки газет журнал, протянул его Эстатэ.
Когда Кадагишвили ушел, Эстатэ принялся читать рассказ.
— Стыд и срам! — сказал он возмущенно жене. — Поразительно, как Корнелий мог написать такую чушь, такую беспардонную клевету. Хотя помнишь, что он нам заявил в вагоне?
— Нет…
— Он же уверял, что для Грузии было бы лучше выступить вместе с большевистской Россией против Деникина.
— Да, да, вспомнила. Теперь для меня многое становится ясным, — ответила Вардо и после минутного молчания решилась сказать мужу: — Знаешь, до сих пор я скрывала, но теперь считаю нужным сказать тебе — Нино влюблена в Корнелия.
— Что-о? Не может быть!
— Да, к несчастью нашему, это так. Я просто не знаю, что делать с Нино. А как ты думаешь, для чего ей понадобилось тогда уезжать из Квишхет в Тифлис? И почему Корнелий поехал сейчас провожать нас в Кобулеты?
— Ничего не понимаю! Быть не может! Ведь Нино совсем еще девочка. — Эстатэ опустил голову и задумался.
Вардо продолжала жаловаться.
— Тебе-то ничего. Завтра ты в Батуме, потом — в Поти, затем в Тифлис уедешь, а все неприятности на мою голову. Нет, устала я, больше не могу!
— О чем ты говоришь? О каких неприятностях?
— Ты ведь не знаешь, что наши обещали Корнелию через два-три дня поехать к нему в Карисмерети.
— Никаких Карисмерети! Я против этой поездки. Так и объяви ей. Очень жаль, что прошлым летом мы поехали туда.
— Как же я это сделаю? Ты ведь знаешь, какая она упрямая, да к тому же еще и нервная.
— Сама ты ее разбаловала, сама теперь и справляйся с ней! А меня прошу в эту историю не вмешивать, иначе, предупреждаю, все кончится очень плохо, — напустился Эстатэ на жену.
— Вот так всегда, во всем виноватой оказываюсь я. А почему? Разве Нино и не твоя дочь? Пойми, не могу я ей сказать: порви с Корнелием и не смей ездить с ним в Карисмерети…
— Должна сказать, обязана! Ты мать.
— Не могу, она с ума сойдет!
— Пусть сходит! Я — князь Эстатэ Макашвили и
