в комнату Нино.
Корнелий удивился, как это Вардо ушла из-за стола, не дождавшись конца обеда. Но и сам он не дотронулся ни до первого, ни до второго.
— Скажите, что тут произошло? — спросил он Эло.
— Ничего особенного. Вам же Вардо сказала. — Холодно улыбаясь, Эло оперлась локтями о стол и начала катать пальцами шарики из хлебного мякиша. Ее худые плечи приподнялись, и казалось, что платье висит на ней, как на вешалке.
После сладкого Эло и Саломэ тоже ушли в комнату Нино. Шура убрала со стола. Она взглянула на Корнелия и сочувственно ему улыбнулась.
— Не я ли тут виноват? — тихо спросил Корнелий у Миха.
— Ну вот еще…
— Как знать, разве Вардо поймешь, — заметил Корнелий и вышел на балкон.
— Я предупрежу наших, что мы на пляже! — крикнул ему вслед Миха. — Захотят нас видеть — позовут…
— Как знаешь, — равнодушно ответил Корнелий и прислонился к столбу, глядя печально на свой чемоданчик, сиротливо стоявший в углу, и на измятое пальто, брошенное на перила. Они словно говорили ему: «Пора домой».
Так стоял он, поджидая Миха, и не подозревал, что́ в это время творилось в комнатах. Все говорили разом, составляли планы, как оградить Нино от встречи с опасным гостем.
Наконец на балкон робко вышел Миха. Он подмигнул Корнелию — дескать, все в порядке — и повел его к морю. День был облачный, но в воздухе стояла нестерпимая духота. Море слегка волновалось. Корнелий и Миха сели на берегу.
— Ну, рассказывай, что там, в Батуме? Что поделывает Кукури? — спрашивал Миха.
— В Батуме светопреставление. В порту полно иностранных пароходов — английских, американских, французских, итальянских. Английские солдаты и моряки пьянствуют, безобразничают. На каждом шагу — притоны и публичные дома. Напиваются до потери сознания, тогда патрули подбирают их, свозят на пристань, бросают в фелюги, как рыбаки кефаль, и доставляют на корабли. Неподалеку от дома, где живет Кукури, находятся казармы английских войск — сипаев. Они любят проводить время на бульваре. Я подошел к ним, разговорился. К нам присоединились два военных врача, тоже индийцы. Они говорили по-французски. Я на ломаном французском языке доказывал им, что они сыны такого же угнетенного народа, как и грузины, и, следовательно, мы должны совместно бороться за свою свободу против англичан… Но, видно, эти врачи были верными слугами Англии. Они разогнали сипаев, беседовавших со мной…
— Хорошо еще, что они не арестовали тебя как большевистского агитатора, — заметил Миха.
— Англичане чувствуют себя в Грузии как дома. Проходя по Набережной мимо одного особняка, я случайно заглянул в окно. Жара в Батуме была вчера страшная. В комнате на кроватях отдыхали английские офицеры. Они читали, а индийцы-солдаты, сидя у их изголовья, отгоняли от них опахалами мух и комаров.
Но Миха не столько интересовался времяпрепровождением англичан и индийцев, морем и политикой, сколько именитой знатью — князьями и дворянами, бежавшими в Батум со своими семьями из России и нашедшими приют и покровительство у англичан.
— Скажи, Кукури не познакомил тебя с какой-нибудь княжной или графиней?
— Нам было не до женщин, — ответил Корнелий и в свою очередь стал расспрашивать приятеля о жизни в Кобулетах.
Вардо, Эло и Саломэ вышли посидеть на балкон. Нино же из окна своей комнаты украдкой поглядывала на Корнелия.
— Не знаю, как теперь быть, — обратился Корнелий к Миха. — Пока у Нино не пройдет малярия, она не сможет поехать в Карисмерети, а когда она у нее кончится, — неизвестно. Отпуск у меня уже на исходе…
— Не знаю, что там у нее, малярия или лихорадка. Но только, видать, болезнь пройдет не скоро… Должно быть, в Карисмерети нам придется поехать только вдвоем.
«Очень ты мне нужен», — усмехнулся в душе Корнелий.
— Эло тоже не поедет?..
— Нет, Вардо и Эло не отпустит.
— Подожду еще два-три дня. Может быть, и впрямь на Нино плохо действует море. Это так бывает. Если ей станет лучше, то думаю, что Вардо отпустит ее, — обнадежил себя Корнелий.
— Вряд ли, — заметил Миха.
Эстатэ возвратился из Батума вечером. Спрыгнув с фаэтона, он направился прямо в комнату Нино. Вручил ей подарки: большую коробку шоколада, духи «Лориган», чулки «Виктория» и какие-то пакетики.
После чая все собрались у постели Нино. Никто словом не обмолвился ни о рассказах Корнелия, ни о его дружбе с большевиками.
На ночь Корнелия устроили на балконе рядом с Миха.
Рано утром Эстатэ снова уехал в Батум. В полдень Нино встала. Вардо и Эло увели ее в город, сказав, что идут к врачу. Через некоторое время Корнелий и Миха вышли за папиросами. Миха знакомил Корнелия с дачницами, обращал его внимание на хорошеньких женщин.
— Чувствую, что в мое отсутствие здесь что-то произошло, — сказал Корнелий. — Это видно и по Нино. Но гадать я больше не намерен: ясно, что Нино и Эло в Карисмерети не поедут. Значит, мне нечего здесь сидеть. Сегодня же выезжаю.
— Мудрое решение, — отозвался Миха. — Я еду с тобой.
Корнелий и Миха поехали на станцию. Поезда отходили в час дня, в одиннадцать вечера и в два часа ночи. Корнелий решил ехать одиннадцатичасовым и купил два билета.
После обеда Вардо устроила для Нино «час отдыха». Потом молодые люди вчетвером отправились на берег моря.
— Очень жаль, что вы не можете поехать в Карисмерети, — обратился Корнелий к Нино.
Нино была бледна.
— Вы же видите, что это не моя вина, — грустно улыбнулась она.
В это время подошла Вардо и подала Нино жакет:
— Надень, очень свежо. Ты даже посинела от холода. Не капризничай, не капризничай, надевай, а то приедет отец и достанется нам обеим.
С этой минуты Вардо уже не отходила от дочери. Корнелий вернулся на дачу, чтобы достать из чемодана трусы. По пути его перехватил Евтихий и зазвал в свой чулан, выпроводив оттуда Шуру.
— Слушай, душа моя, скажу тебе одну вещь, только не выдай меня.
— Не беспокойся.
— Будь он проклят, этот Геннадий Кадагишвили!
— За что ты его клянешь?
— Это он принес барину журнал и показал твой рассказ.
— Ах, вот в чем дело… Спасибо тебе, Евтихий.
— Какой сукин сын, скажи, пожалуйста! Ничего, мы с ним расправимся. Говорят, Деникина в России скоро побьют… Верно ли это?
— Верно! — подтвердил Корнелий.
Евтихий взглянул в окно.
— Ой, мамочка! — воскликнул он. — Эло идет! — Он закружился, как волчок, открыл заднюю дверь и, схватив Корнелия за плечи, вытолкнул во двор. — Не бойся, Корнелий, душа моя! — крикнул Евтихий ему вслед. — Все образуется.
РАССТАВАНИЕ
Крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность: стрелы ее — стрелы
