к Кукури Зарандия, который жил у Приморского бульвара. Отец Кукури, Гизо, был учителем батумской гимназии.
Корнелия встретила сестра Кукури, Марика, светловолосая, голубоглазая девушка, учившаяся в Тифлисском университете. Она так обрадовалась приезду Корнелия, что, здороваясь, даже поцеловала его. С балкона на них смотрела, улыбаясь, мать Марики, Феодосия.
— Мама, это Корнелий! — крикнула Марика.
Феодосия не раз слышала о Корнелии от сына, называвшего его своим школьным товарищем и самым близким другом.
— Пожалуйте, дорогой, пожалуйте! — приветствовала она молодого человека певучим голосом, в котором Корнелий сразу же почувствовал всю теплоту радушного гостеприимства, освященного старинными традициями. Он с первой же минуты был очарован семьей Зарандия.
Кукури не было дома. За ним послали соседского мальчика. Встреча друзей была очень радостной. Они заключили друг друга в объятия и расцеловались.
После завтрака Кукури и Корнелий пошли прогуляться по бульвару. Он был полон офицерами, бежавшими из России и находившимися под особым покровительством английского генерал-губернатора Кук-Колиса. В ротонде играл оркестр английских моряков. С бульвара друзья направились в порт.
У причалов разгружались громадные иностранные пароходы. Глядя на них, Корнелий вспомнил стихотворение Бунина «В порту»:
Огромный, красный, старый пароход
У мола стал, вернувшись из Сиднея.
Белеет мол, и, радостно синея,
Безоблачный сияет небосвод.
В тиши, в тепле, на солнце, в изумрудной
Сквозной воде, склонясь на левый борт,
Гигант уснул. И спит ленивый порт.
Спят грузчики. Белеет мол безлюдный.
В воде прозрачной виден узкий киль,
Весь в ракушках. Их слой зелено-ржавый
Нарос давно. У Суматры, у Явы,
В Великом океане… в зной и штиль…
Далеко на рейде маячили английские, американские и французские военные корабли…
Большой трехтрубный пароход готовился к отплытию. Матросы убрали сходни, подняли, гремя цепями, якорь. Стройный, плотный капитан поднялся на мостик и подал команду. Суматоха на палубе мгновенно прекратилась. Заработали машины, раздался гудок, похожий на трубный зов оленя, и горное эхо многократно повторило его. Пароход отчалил, медленно вышел из порта и взял курс в открытое море.
Корнелию взгрустнулось. «Как счастлив этот капитан и его матросы! — думал он. — Где только не бывал этот пароход — в Калькутте, Сингапуре, Шанхае, Йокогаме, на Мадагаскаре, Проходил через Гибралтар, через Суэцкий канал. Бесстрашно бороздит он бескрайние просторы океанов, и символом надежды прижался к широкой груди его якорь».
Суровое, спокойное лицо капитана запомнилось навсегда Корнелию. Гордо смотрел он вдаль — в морские просторы, сжимая в зубах неизменную трубку.
Когда Корнелий и Кукури вернулись домой, их встретил глава семейства — Гизо Зарандия, высокий блондин.
За обедом говорили о положении Грузии и Советской России, о генерале Кук-Колисе и английской политике, обсуждали рассказы, написанные Корнелием.
После обеда Корнелий собрался ехать в Кобулеты, но Гизо обиделся:
— Неужели нельзя погостить хотя бы пару дней в семье своего друга?
После долгих уговоров Корнелий согласился остаться в Батуме до следующего дня. Вечером в честь его приезда был устроен ужин, на котором присутствовали учителя и студенты — приятели Гизо и Кукури.
Корнелий после ужина заснул как убитый. Он проспал утренний поезд. Следующий отходил в час дня…
5
С волнением подъезжал Корнелий к Кобулетам. На станции он нанял извозчика и поехал на дачу, снятую Макашвили. С приближением к даче в нем росло какое-то смутное, тяжелое предчувствие, голова после вчерашнего ужина все еще болела, и он никак не мог собраться с мыслями. Ни море, ни попадавшиеся по пути дачники не привлекали его внимания. Он был мрачен и рассеянно смотрел на покачивающуюся впереди спину извозчика. Вскоре фаэтон остановился.
— Приехали! — объявил извозчик.
Корнелий взглянул в сторону дачи. Во дворе и на балконе пусто. В доме мертвая тишина. «После полудня был дождь, неужели они пошли на пляж?» — недоумевал Корнелий.
В это время на балконе показался Миха. Он спустился навстречу Корнелию.
— Приехал?.. — как-то растерянно спросил он.
— Как видишь, — ответил Корнелий, удивляясь в душе, что, кроме Миха, его никто не встретил.
— Кукури видел? Как он там? — спросил Миха, стараясь при этом не глядеть Корнелию в глаза.
— Ничего, хорошо. Замечательно встретил меня, угостил на славу.
Они остановились посреди двора. Миха молчал, уставившись в землю.
— Ну, а как вы тут устроились? — спросил, выждав немного, Корнелий. — Где все остальные?
— Обедают. Идем, — не очень любезно пригласил его Миха.
Поведение Миха показалось Корнелию странным.
Они поднялись на балкон. Миха один вошел в комнату и, спустя некоторое время, вынес Корнелию стул. Корнелий сел. «Что это, бойкот, что ли, объявили мне?» — подумал он и нервно прикусил губу. Миха достал карандаш и принялся рисовать на одном из столбов, подпиравших балкон, женщину. Рисовал он долго, Корнелий молчал: его все сильнее охватывала тревога.
Наконец к ним вышла Эло. Она сухо поздоровалась с Корнелием и пригласила его в столовую. Эло показалась Корнелию необычайно бледной.
За столом сидели Вардо и Саломэ, они ели жареных перепелов. Корнелий поцеловал Вардо руку. Она холодно взглянула на него:
— Идите умойтесь и садитесь обедать.
Корнелий поблагодарил ее, умылся и занял место около хозяйки. Напротив них сели Миха и Эло. Вошла Шура и поставила перед ним тарелку с супом. Поздоровавшись с горничной, смотревшей на него как-то сконфуженно, он сразу же обратился к Вардо:
— Что случилось? Почему вы все такие растерянные?
Саломэ поперхнулась, закашлялась. Торопливо налила воду в стакан и выпила.
— Да, мы расстроены… — заметила Вардо.
— А где Нино?..
— Нино нездорова, — ответила Вардо и, тревожно взглянув на дверь комнаты дочери, прислушалась.
— Что с ней?
Не успела Вардо ответить, как Саломэ опять поперхнулась и закашлялась. Снова налила воды и стала пить ее маленькими глотками.
— Что это с вами? — раздраженно спросила Вардо.
— Застряло что-то в горле, — ответила старушка и опять закашлялась.
Эло в испуге взглянула на раскрасневшуюся от кашля Саломэ.
— Вы не спешите, няня, жуйте как следует…
— Жевать-то нечем, милая, зубов-то ведь ни одного не осталось, — и старушка склонилась над тарелкой.
— Вы нас перепугали, — заметила Эло.
— Не бойтесь, не помру…
— А все-таки, — снова обратился Корнелий к Вардо, — что же случилось с Нино?
— Сама не пойму. Вчера вдруг ей стало плохо. Может быть, на нее так вредно повлияло море.
На лице Вардо выступили красные пятна. Она опустила голову.
— Температура есть? — поинтересовался Корнелий.
— Вчера была небольшая…
— Сколько?
— Небольшая, — повторила Вардо, еле сдерживая раздражение.
— Вот досада! Неужели малярия? — опечалился Корнелий.
Вардо промолчала. «Малярия!.. Ты во всем виноват, проклятый!» — возмущалась она в душе.
— Скажи Шуре, пусть подает третье, — обратилась она к Эло, встала и направилась
