Мне нужно по делам, а этот избалованный негодник меня задерживает. В мое время дети ели то, что им давали, и еще спасибо говорили.
Я начинаю плакать. Ничего не могу с собой поделать. Слезы просто хлынули. Теперь все на меня смотрят, это очередная сцена, и я не хочу здесь находиться. Я хочу сбежать и никогда больше не видеть этих людей.
— Поглядите, что вы натворили, — говорит дама в овечьем фартуке вонючей. — Извинитесь перед ним.
— Я ни перед кем не извиняюсь, — отрезает вонючая.
Мама, похоже, тоже готова расплакаться. Я дергаю ее за руку.
— Идем, — говорю я. Мама кивает, беззвучно извиняется перед дамой в овечьем фартуке. Я подбегаю к двери, открываю ее, глядя полными слез глазами на наклейку с рейтингом гигиены, и недоумеваю, почему же так трудно быть собой.
До. 4. Каз
— Ну как, горды собой? — спрашиваю я Душнилу Лил. Понятия не имею, как ее на самом деле зовут, но давно ее так про себя окрестила. Приходит сюда каждые субботу и воскресенье, всегда с противным выражением лица и вечно воняет дымом. А еще она грубиянка; благодарности от нее не дождешься.
— Как я уже сказала, он был избалованным негодником.
Невольно ощетиниваюсь. Повидала я таких, как она, кто оскорблял Терри, даже не соображая, что несет. Ни разу не остановились спросить, могут ли чем-то помочь, даже когда ему было плохо.
— Не надо с ходу судить людей. Может, у него проблемы.
— Ой, да у них у всех сейчас проблемы. Проблемы с обучением, СДВГ[6], аллергия. Небольшая взбучка все бы исправила. Просто глупые мамаши их чересчур балуют.
— Или, может, тупые коровы вроде вас заставляют их плакать и выбегать из кафе.
Как только слова вырываются изо рта, я понимаю, что не должна была так говорить.
Нет, я не раскаиваюсь. Она заслужила каждое слово, и даже больше.
— Как вы меня только что назвали? — переспрашивает Душнила Лил.
— Тупой коровой. Заказывать что-то будете или нет?
— Я хочу поговорить с вашим менеджером.
— Ну, вам не повезло, потому что она не работает по выходным.
— И так вы разговариваете со всеми своими посетителями, когда ее нет рядом?
— Нет, только с теми, кто доводит детей до слез.
Входит молодой человек и зависает у стойки.
— Да, милый, что вам? — спрашиваю я. Он смотрит на Душнилу Лил, прикидывая, не лезет ли без очереди.
— Ничего страшного, она уже уходит, — говорю я.
Душнила Лил хмуро смотрит на меня.
— Я свяжусь с вашим менеджером, — грозит она. — Не думайте, что это сойдет вам с рук.
— Хорошо, — отзываюсь я, — только, пожалуйста, не заставляйте больше других клиентов плакать и убегать.
Я все еще на нервах, когда на дневную смену приезжает Дэнни.
— Что с тобой? — спрашивает он, заметив, как я грохаю кастрюлей об плиту.
— Чертова Душнила Лил. Пришла сюда сегодня утром и набросилась на маленького мальчика, что стоял перед ней. До слез его довела.
— Зачем? — спрашивает Дэнни, надевая фартук.
— Он не знал, чего хотел. Просто стеснялся, но Душнила Лил обозвала его избалованным негодником. Бедняга убежал в слезах.
— Охреневшая корова, — замечает Дэнни.
— Это я ей и сказала.
— Серьезно?
— Ладно, я ее тупой коровой назвала.
Дэнни с улыбкой берется за сковороду.
— Боже, Каз, жаль, я раньше не пришел. Держу пари, она вышла из себя.
— Сказала, что собирается пожаловаться моему менеджеру, чтобы я не думала, будто мне это с рук сойдет.
— Но ведь не станет, а?
— Не-а. А даже если и станет, именно она расстроила одного из наших клиентов. Это она неправа, а не я.
Дэнни пожимает плечами и кривится: да как сказать. Впрочем, плевать, если Бриджит устроит мне выговор. Стоило поставить Душнилу Лил на место. Никто не должен так разговаривать с детьми. Я до сих пор не могу перестать думать о маленьком рыжеволосом пареньке. Он был похож на кролика в свете фар. Я так много раз видела это выражение на лице Терри. Когда для него все становится чересчур, а еще люди смотрят, и он не знает, что сказать или сделать.
И теперь брату придется снова попытаться контактировать с людьми.
Конечно, он не сможет. Терри объяснил это во время собеседования. Но брат прав. Тот парень просто не слушал.
Наверное, ему дают премию за каждого человека, которого он признает годным к работе.
Я выбиваю кофейный фильтр в мусорное ведро. Дэнни отворачивается от плиты, на которой начал что-то жарить, и смотрит на меня.
— Не расстраивайся из-за нее.
— Дело не только в ней. Нашему Терри пришло письмо, ему прекращают выплаты и велят найти работу.
— Но он же не может работать? Ты же вроде говорила, твой брат физически неспособен?
— Ага. Только они и знать ничего не желают. Думают, он попрошайка. Ленивый бездельник, которому зад поднять неохота.
— И что делать будешь?
— В понедельник поведу его в центр занятости, попробуем разобраться.
— О, а можно пойти посмотреть? — улыбается Дэнни. — Чую, будет Душнила Лил, раунд два.
— Наверное, стоит билеты продавать, — отзываюсь я. — Заработаем больше, чем я тут получаю.
Подхожу обратно к стойке, и тут входит Джоан. Еще одна постоялица, которой я всегда рада. Она в пальто, несмотря на жару. Не припомню, чтобы Джоан хоть раз без него приходила.
— Привет, милая, — окликаю я, — как жизнь?
— Ой, знаешь, — говорит она, — не жалуюсь. — Морщинки вокруг ее рта выгибаются вверх, образуя улыбку. Щеки Джоан кажутся еще более впалыми, чем обычно. Губы сухие и потрескавшиеся.
— Присаживайся, я принесу тебе как обычно.
Смотрю, как она нетвердой походкой идет к ближайшему столу и опускается на стул. Всегда так; тем, кто не жалуется, как раз есть на что. Я поворачиваюсь к Дэнни.
— Не сообразишь что-нибудь скоренько для Джоан?
