Бобек с серьезным видом кивает.
И знаешь, где еще у меня болит? La tete[240]. (Обхватывает руками голову.) Je suis malade. Partout[241].
Бобек сочувственно качает головой.
Так я обычно говорю, чтобы не ошибиться. Кругом больна. (С горьким смешком.) Да это и чистая правда. И знаешь, ни на одну секунду, ни на одну минуту я не вспомню Верьер. Забуду вас всех, Бобек, забуду все-все и этот завод, как только сяду в поезд. Все это перестанет для меня существовать. Так же как я забыла прошлый год. Аррас. И болезнь… То, что тогда произошло, уже не имеет значения и больше не существует. Я уезжаю с ним, Бобек, слышишь? Он мой любовник, хотя мы еще не были с ним в постели. Он подождет, сказал он. И я тоже. Вчера я сделала ужасную гадость. Но об этом никто не узнает. Я ведь хотела как лучше. И потом, у меня не было другого выхода, Бобек. Но я надеюсь, об этом никто ему не проболтается. Через три дня мы с ним уедем, вдвоем. Ну пей. Пей сколько влезет. Пусть кишки твои горят огнем, пусть они покроются ожогами и язвами, а твои польские мозги совсем перестанут соображать. Пей, пей, наливай зенки. А потом хорошо бы тебе свалиться в котел для выпаривания, и распасться там на волокна, и раствориться в сиропе. Да побыстрее. Я вся горю, Бобек. Вот пощупай. (Берет его руку и прикладывает к своей щеке.) Мне ведь нужен покой, как сказал врач в Аррасе. По крайней мере еще месяца три. (Смеется.) Видел бы он меня сейчас, как я разгуливаю в тумане или сижу здесь в четыре часа утра среди коксового чада. Слышишь шум? Нет? Это первые крестьяне прибыли со свекловицей. Comprends pas? Нет? Ну хорошо. (Выглядывает наружу.) Эти бурты свеклы при свете фонарей — такая странная картина, будто мы на какой-то другой планете, не на земле. И люди совсем не похожи на обычных людей, они похожи на лунных человечков. Сейчас за ними никто не наблюдает, вот они и слоняются по двору, вместо того чтобы работать. Изредка кто-нибудь ткнет вилами свеклу в желобе, только и всего. Еще три дня, думают эти лунатики, и мы вернемся к себе домой — в Италию, в Германию или Бельгию. И один из них думает о том, как я поеду с ним в Бельгию. Напрасно думает. Он ошибается, Бобек. Я вынуждена обмануть его, Бобек, да, обмануть моего губошлепа толстощекого, хотя я и люблю его. Je l’aime[242]. Никто не сможет отнять его у меня, будь он хоть семи пядей во лбу, я этого не позволю. (Пауза. Она возвращается, подходит поближе к огню.) Вчера я поступила по-свински. Но об этом ни одна душа не узнает — уговор дороже денег. А послезавтра меня уже здесь не будет. Если все пройдет как задумано. Должно же пройти, верно, Бобек? (Гладит его по щеке.) Я знаю, что тебе я тоже нравлюсь, хоть ты всегда молчишь. Верно? Ты славный парень. Но по тебе я скучать не буду, и ты по мне — тоже. Тебе ведь совершенно безразлично, кого ты обнимаешь. Так что тут мы квиты.
Бобек. Се soir?[243]
Малу. Quoi се soir?[244]
Бобек. Tu viens. A la baraque. Се soir[245].
Малу. Ни за что. Больше я не участвую в этих отвальных вечерах. С этим все кончено. Навсегда. Я уеду с ним, и никто никогда больше не услышит про нас. Я не скажу тебе, как его зовут, потому что ты поймешь, если я произнесу его имя. Молчание — золото. Иначе не миновать нам беды. Нет, я не допущу, чтобы кто-нибудь отнял его у меня. (Она беззвучно, одними губами, произносит имя Кило, с вызовом глядя на Бобека.)
Бобек пытается отгадать.
Кило (появляется в проеме). Чем вы тут занимаетесь? Играете в какую-то игру? Что делает здесь этот поляк?
Малу. Ждет, когда его сменит Минне.
Бобек. Minne ne vient pas?[246]
Кило. Si, si[247]. (Подозрительно смотрит на Бобека.)
Малу. Привет.
Кило. Привет. Как долго я не видел тебя — целый день и целую ночь.
Малу. Скоро и день и ночь будут наши.
Кило (смущенно озирается: с тех пор, как они виделись последний раз, между ними возникла какая-то неловкость, какое-то отчуждение). Ну, как ты провела время в Компьене?
Малу. Сходили с Лили в кино. Было много народу. Лили считает, что я похожа на героиню фильма. Она была глухонемая, и на нее напал один тип. Но все кончилось хорошо. Мы обе плакали. А потом мы пошли есть пирожные.
Кило. А потом?
Малу. Лили предложила пойти на танцы, но я отказалась, и мы пошли домой.
Гудок.
Кило (подходит к входному проему). Сразу видно, что сезон идет к концу: немцы перестали убирать свой барак, а наши на работе палец о палец не ударят, хотя французы теперь кричат на нас в десять раз громче, чем прежде. (Отмечает еще одну черточку мелом на балке.)
Малу. Я выстирала твои рубахи. (Показывает на пакет в углу.)
Кило. Молодчина.
Малу. И свои платья тоже постирала и выгладила. Мое зеленое пальто стало как новенькое — я пришила к нему другие пуговицы.
Кило. Стало быть, ты уже совсем готова?
Малу. А ты?
Кило. Я тоже.
Малу. Вчера я весь вечер гладила, а отец спрашивает: к чему такая суета, такая спешка? А я говорю ему: должна же я привести свои вещи в порядок, если я навсегда переселяюсь к Ламберу. «Когда ты выйдешь замуж за Ламбера, у тебя для такой работы будет служанка», — сказал он и посмотрел на меня так, будто ему все известно о наших с тобой планах. Но я промолчала.
Кило. Я думал о тебе все это время.
Малу. А я о тебе.
Кило. И что же ты думала?
Малу. Не помню. А ты?
Кило. Я тоже. (Оба смеются.)
Малу. В кинотеатре, во время антракта, играли эту песенку, ну ты знаешь… (Поет.) Се que je veux m’etendre contre ton coeur qui bat, qui bat. (Переводит, глядя на него.) Я хочу услышать, как твое сердце бьется, бьется для меня.
Кило (нерешительно прикасается к ней). Да, твое сердце бьется.
Малу. Нет, здесь у меня желудок, и бурчит в животе от голода.
Кило. Нет, желудок у тебя вот здесь.
Они робко, как дети, прикасаются друг к другу.
Малу. У тебя живот набит, как барабан. Мешок, набитый едой.
Кило. Капуста, и сало, и пиво.
Малу (продолжает ощупывать себя и его). Два мешка, и оба бурчат. (Прикладывает ухо к его животу.) Кажется, будто стоишь в варильне среди кипящих котлов. (Выпрямляется.) Два позвоночника, на которых держится все тело. Две головы, полные мозговых извилин, и кости, и еще то удивительное, что находится у нас внутри, что внезапно начинает петь!
Малу тихо напевает свою песенку, Бобек подпевает ей без слов, Кило пытается напевать тоже, но вскоре умолкает.
Вчера вечером, и позавчера тоже, я целый час пела, лежа в постели. А Лили на соседней кровати ругалась последними словами.
Кило. А что Фламин?
Малу. Тоже ругался. Раньше, когда мы с Лили спали в одной постели, мы часто пели вместе: «Кошечка, лови свой хвостик». Эту песенку мы придумали, когда Лили была служанкой в Руселаре, в семье одного врача, и я частенько захаживала к ней в гости. Из кухни было слышно, как хозяйская дочка играет на пианино, ее звали Жинетт, она играла каждый день и подолгу. Было ей восемь лет, и она все время играла одну и ту же песенку, собственно, это была даже не песенка. Лили говорила: «Ну точь-в-точь кошка, которая ловит свой хвост. Кружится, кружится на одном месте и никак не поймает». Каждый день Жинетт играла, хотя она даже еще не доставала до педалей своими ножками, по вечерам врач хотел послушать, как его дочка играет, и тогда Лили руками нажимала на педали. Госпожа докторша говорила, что так музыка звучит намного лучше.
Кило. Ну, рассказывай дальше.
Малу. Я должна тебе кое-что сказать… мне это нелегко. Кило. Так ты соврала мне? Рассказала сказочку, а на самом деле все было не совсем так?
Малу. С чего бы я стала тебе врать?
Между ними возникла подозрительность; Кило пьет.
Кило. Здесь жарко.
Малу. Ты что-нибудь слышал про меня? Он что-нибудь говорил про меня?
Кило. Кто?
Малу. Я хотела сказать, тебе что-нибудь наговорили про меня? Ну, эти люди из Эвергема, у вас в бараке?
Кило. Нет, нет. Ничего.
Неловкое молчание.
Малу. Я обещала тебе послезавтра поехать с тобой в Эвергем. Побывать на ярмарке, посидеть в кафе. Но это невозможно, Кило.
Кило вздрагивает.
Я не хочу ехать в Эвергем. Может быть, пусть все уедут, а ты останешься здесь? С таким же успехом мы можем провести время вместе и во Франции.
Кило. Значит, ты хочешь, чтобы Ламбер по-прежнему думал, что ты выйдешь за него замуж? Решила держать его про запас?
Малу. Наоборот. Я хочу поскорее уехать из Верьера. Но только не в Эвергем. Ведь там нас будут окружать фламандцы, которые работали здесь, и они будут нам мешать. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Кило. Нет. Никто не будет нам мешать. Пока ты будешь со мной, я буду заботиться о тебе. И ты сможешь оставаться там сколько хочешь.
