потолком и эта вода – гудящая, массивная, излучающая холод. Жутко было
думать, что у людей этого посёлка так же мрачна вся их жизнь изо дня в день, из года в год…
Распахнув ворота и не увидев замка на двери, Роман улыбается сам себе: пока он был на
дежурстве, жизнь его хоть немного, да изменилась. И встречает она его чистым, помытым
крыльцом. С наслаждением скинув сапоги, не снимаемые целые сутки, Роман протрясает портянки
от опилок, стягивает носки и босиком по холодным, блестящим половицам идёт в дом, с
удовольствием обнаруживая чистоту и в сенях, и в комнате. Но тут уже и приметы, свойственные
жене: одна её туфля валяется на боку, другая – вверх каблуком, кухонный фартук висит на оконном
шпингалете. Ну, да уж ладно, ну, да ладно уж…
Смугляна возится на кухоньке – только что поднявшаяся, мило припухшая ото сна, с румянцем
на щеках. Подхватив на руки, он кружит её по пустой избе, но, спохватившись, что запачкает,
отпускает. У Нины светятся глаза: после тусклых больничных свиданий этот его сильный, но
ласковый порыв не может не взволновать.
– Ты же голодный, – заботливо говорит она. – Хочешь суп из деликатеса?
– Из утки! Конечно! Очень хочу!
– Откуда ты знаешь, что из утки?
– Так другого деликатеса в магазинах нет.
– Я вчера сварила. Надо только подогреть.
«Ух, какая молодец, какая заботливая», – радостно думает Роман. Приятно ощущать такую
помощь. Ведь сейчас пришлось бы думать, что где взять, чего поесть. Он приносит дрова,
разжигает печку, ставит на плиту ведро колодезной воды: нужно помыться. Ожидая, пока вода
215
согреется, они присаживаются перед дверцей оживающей печки.
– Не боялась одна ночевать?
– Было немного… с вечера. А потом вспомнила тебя и заснула. И за всю ночь, кажется, не
шелохнулась. Дома спится хорошо…
На несколько минут они проникновенно замолкают, вроде как заново и едино осознавая себя в
своём доме, где царит сейчас уют чистых полов и попахивает дымком смолистых дров. В
кастрюльке уже аппетитно булькает суп. Но вначале хочется помыться. Захватив кастрюльку с
варевом рукавом куртки, Роман сдвигает её на край. Плита раскалилась докрасна, капли,
скатывающиеся с цинка отпотевшего ведра, будто вспыхивают на ней с резким шипением.
– Ты весь пропах дымом, – восхищённо замечает Нина, нюхая рукав его куртки.
– Ну, а куда же денешься… – со значением отвечает Роман.
Пока греется вода, он успевает рассказать и о пожаре, и обо всех забавных казусах с
Каргинским и Митей. Потом они сходят с крыльца. Смугляна кружкой льёт воду в его огрубевшие,
шершавые ладони. Роман моется до пояса, и Нина с удовольствием смотрит на круглую сильную
спину мужа с чёткой строчкой худых позвонков, на широко расставленные ноги с пузырями галифе.
А этот почему-то волнующий запах дыма! Здесь, на Байкале, Роман видится Смугляне ещё
сильней, надежней и, кажется, даже любимей. С удивлением узнаёт она о том, что, несмотря на
вал своей работы, он теперь бегает по утрам босиком по берегу Ледяной вплоть до Байкала и
обтирается холодной водой. Одно слово – мужчина, муж.
Есть о чём рассказать и за едой. Ведь остаётся ещё велосипед, купленный Митей, походы со
своим новым другом в тайгу, медведь, черёмуха и красивейшее озеро – горная таинственная чаша.
– А я, кажется, запомнил, где это озеро, – говорит Роман. – Просто мы с Митей слишком долго
кружили на одном месте и нам показалось, что оно далеко, но на обратном пути я всё заприметил.
Идти туда надо сразу тем путём, которым мы возвращались. Хочешь, сходим? Ты должна
обязательно увидеть это чудо.
Ему хочется добавить: «Это тебе не тот романтический мосточек в городе, куда ты меня когда-
то тащила», но вовремя останавливается – наверняка её это обидит.
– Конечно хочу! – с восторгом соглашается Смугляна. – А когда мы пойдём?
– Лучше после следующего моего дежурства, если, конечно, с погодой повезёт. А эти дни нужны
тебе для отдыха и подготовки.
Покончив с очень сытным, но вполне законным после ночной работы завтраком, Роман чмокает
Нину в щёку и выходит в комнату.
– Всю ночь не спал, – устало и разморённо говорит он, – вздремну немного.
– Хорошо, – соглашается Смугляна, замечая по его сладкому потягиванию и особому
поглядыванию на неё, что мужу, несмотря на усталость, хочется не только вздремнуть…
Их желание незаметно разгоралось, пока они грелись у печки, пока Роман мылся, чувствуя
спиной осторожное прикосновение ладоней Нины, пока сидели за столом, слегка касаясь
коленями. Роману, знающему вкус физического труда, бывало, хотелось уже от одного хорошего
настроения затормошить жену. Нина всякий раз пугалась его чисто физической силы, делающей её
маленькой и незначительной. И Роману поэтому всякий раз приходилось намеренно понижать свой
порыв. Жаль только, что такое понижение тут же происходило и с чувствами. По виду Смугляна и
сейчас ещё не совсем здорова, да вдобавок этот больничный запах, напитавший и само её тело.
Наверное, сейчас к ней нужно относиться и вовсе как к чему-то хрупкому и ломкому. Роман в
нерешительности мнётся среди комнаты, но Смугляна подходит, обвивает его шею руками. Все
сомнения и нерешительность исчезают. Роман подхватывает её на руки. Теперь ему даже нравится
усталость трудной ночи, естественно и сладко притупляющая силу его накопленного порыва,
нравится, что от усталости всё ещё слегка кружится голова. Как хочется ему сейчас уюта, ласки,
тепла. Они и сами не замечают, как оказываются в своей маленькой спаленке с окошком,
задёрнутым яркой голубенькой занавесочкой…
Когда Роман засыпает, Смугляна ещё долго томится рядом, поглаживая светлые волосы мужа,
любуясь им, греясь от него.
Просыпается он уже перед обедом, от звона ложки, упавшей на кухне. И пробуждение от этого
неосторожного звука радостно – в доме он уже не один, в нём есть, кому шуметь. Теперь у них всё
будет хорошо. Главное – быть вместе, главное – быть постоянно соединёнными душами, делами и
мечтами, как вышло сегодня утром. И тогда преодолимо всё.
– Ну что, Нина, пробежимся завтра до Байкала? – воодушевленно спрашивает он, появляясь на
кухне.
– Ой, я не знаю, – упавшим голосом отвечает она.
– Пробежимся, обязательно пробежимся. Готовься. Иначе до озера не дойдёшь. Кроме того,
тебе нужно закаляться. Главное – ноги закалить. Конечно, босиком тебе бегать не надо. Сначала и
комнатные тапочки сойдут, а там видно будет. Земля здесь как лёд. Чем ближе к берегу, тем
холоднее. Эта разница чувствуется ногами. Если бы босиком не пробежался, так и не знал бы.
Смугляна начинает отнекиваться, и Роман потом целый день пытается уговорить её между
216
разными
