стоящим перед выходной дверью, с фуражкой в руках. Со своей обычной улыбкой он обратился ко мне со следующими словами: «Я прошу вас быть не председательствующим, а председателем Совета министров, оставаясь, разумеется, и министром финансов. Надеюсь, вы мне в этом не откажете».
Я ответил на это: «Мой долг повиноваться вашему величеству, если вы оказываете мне ваше доверие и считаете меня достойным его, но в трудных условиях управления Россиею мне необходимо знать, кого вы, ваше величество, изберете министром внутренних дел». Государь ответил мне на это: «Я уже думал об этом и остановил мой выбор на нижегородском губернаторе Хвостове».
Меня это известие просто ошеломило, и я сказал государю:
«Ваше величество, я знаю, что вы спешите уехать и у вас нет времени подробно выслушать меня, но верьте моей чести, что мне больно противоречить вам. Я по совести не могу исполнить моего долга перед вами, если моим сотрудником по Министерству внутренних дел будет такой человек, как Хвостов, которого никто в России не уважает и назначение которого в особенности вредно для вас, государь, в данную минуту, когда от министров требуется то, чего Хвостов дать не в состоянии. Дозвольте просить вас оказать мне особую милость не считать моего назначения окончательным, если вы решили бесповоротно назначить Хвостова.
По приезде в Петербург я изложу вам в письме самым откровенным образом мой взгляд на назначение Хвостова, предложу вам на выбор ряд других кандидатов, и если вы тем не менее предпочтете им всем или кому-либо из других кандидатов вашего выбора того же Хвостова, то не прогневайтесь на меня и освободите меня от высокого назначения. Я слишком хорошо знаю условия нашей государственной деятельности и по чести докладываю вам, что никакой председатель Совета не может помешать тем неосмотрительным действиям, на которые способны люди, подобные Хвостову».
Государь, видимо, терял терпение, дверь дважды приотворялась, и барон Фредерикс, видимо, указывал на необходимость отъезда. Государь, подумав немного, сказал без всякого чувства раздражения, своим обычным, ласковым голосом: «Нет, я считаю, что вы назначение приняли, напишите все откровенно, и знайте, что я уезжаю совершенно спокойно, передав власть в ваши руки».
При этом он обнял и перекрестил меня. Следом за ним я пошел вниз, царская семья двинулась в автомобилях в дорогу, за ними поспешили другие экипажи, так что мой автомобиль попал на шестое или седьмое место, и когда я подъехал к вокзалу, то императрица, видимо, уже некоторое время поджидала меня на перроне, не входя в вокзал, протянула мне руку и, когда я, сняв фуражку, поцеловал ее, она сказала мне тихо по-французски: «Благодарю вас, и да хранит вас Бог». Обычная сутолока при отъезде продолжалась на вокзале лишь несколько минут. Царский поезд скоро ушел, ко мне подошел Трепов и спросил, назначен ли я. Я ему ответил: «Еще не совсем, потому что не со всяким министром внутренних дел я могу вместе служить».
На окружающую публику эта весть, по-видимому, не произвела особого впечатления, ко мне мало кто подходил, и я, условившись с железнодорожным начальством о назначении мне в тот же день в 6 часов экстренного поезда для выезда в Петербург, поспешил вместе с моим секретарем вернуться в моем экипаже домой, докончить укладку вещей и проститься с моими хозяевами. К моему отъезду собрались на вокзал очень немногие: генерал Иванов, генерал Трепов, Щегловитов, кое-кто из его сотрудников, а также довольно многие чины Министерства финансов.
Обратный путь я совершил в одном поезде, хотя и в разных вагонах, с генералом Сухомлиновым, который, видимо, был несколько удивлен состоявшемуся моему назначению. Этот легкомысленный человек, как выяснилось впоследствии, рассчитывал сам занять эту должность, по крайней мере, его же клеврет того времени, князь Андронников, уверял меня, что жена Сухомлинова, имевшая неотразимое влияние на него, посылала ему в Киев настойчивые телеграммы, советуя добиться назначения на должность председателя Совета министров.
Как знать, не удалось ли бы ему это невероятное предположение, если бы государь не поспешил уехать. Ведь на вокзале же он поздравил оренбургским губернатором и наказным атаманом Оренбургского казачьего войска родного брата Сухомлинова, по общим отзывам, самого заурядного из всех бригадных командиров. Впоследствии, уже по моем увольнении, этот генерал Сухомлинов был назначен степным генерал-губернатором, так велико было обаяние его брата на государя.
В Петербург я приехал рано утром 8 сентября; меня встретили жена, а также чины Министерства финансов, градоначальник, губернатор, прочитавшие уже, что я возвращаюсь фактическим председателем Совета министров, кое-кто из канцелярии Совета.
Публики было мало, из представителей печати не было никого. Прямо с вокзала мы проехали в часовню Спасителя, помолились и вернулись домой.
Как и следовало ожидать, первые дни были необычайно утомительны от множества посетителей. Пришлось потратить много времени на всевозможные разговоры, начиная с беседы с Танеевым, которому я передал в тот же день высочайшее повеление об отсылке указа о моем назначении и предупредил его, что я решил послать государю подробное письмо по поводу его мысли о назначении Хвостова министром внутренних дел, и просил его даже замедлить с отсылкой указа, так как раньше 2–3 дней мне не справиться с этим письмом, а получение указа и письма было бы необходимо одновременно, так как если бы государь все-таки остановился на назначении Хвостова, то, вероятно, моего указа вовсе и не последовало бы.
Составлению и переписке письма мне пришлось отдать ночи с 8-го на 9-е и с 9-го на 10-е, так как днем не было никакой возможности найти свободное время. 10 сентября это письмо пошло к государю в Ливадию.
Я привожу его здесь целиком по сохранившейся у меня копии, — как потому, что считаю, что этим письмом я исполнял свой долг, так и потому, что не хочу перелагать на кого-либо вину в совершенной мною ошибке, если только она действительно была сделана. Назначение А. А. Макарова министром внутренних дел было, несомненно, результатом моего письма.
Кроме того, этому письму суждено было впоследствии сыграть известную роль. В сентябре 1917 года, за месяц до Октябрьского переворота, меня допрашивала Чрезвычайная следственная комиссия, назначенная Временным правительством, — по самым разнообразным вопросам политической жизни минувшего десятилетия, и особенно подробно она останавливалась на назначении Макарова министром внутренних дел.
Во время допроса
