Клава, одинокая и полноватая, взвизгнув, закатывается смехом,
видимо ясней других вообразив Митины уши из мешка.
– Ничего-о, зато из большого не выпадешь, – добавляет кто-то ещё.
Все смеются, обстановка разряжается.
– Да-да-да, это – старый вопрос, – тоже невольно хохотнув в общей атмосфере и даже радуясь
этому шуму, говорит Березин. – Тут наше упущение. Прокопий Андреевич нам об этом
сигнализировал. Что ж, постараемся присылать форму по размерам.
* * *
Придя на первое после собрания дежурство, Роман удивляется – в части не стучит домино. А
без домино – это уже вроде как и не пожарка. За доминошным столом боком на стуле сидит лишь
новый начальник с круглыми обтянутыми ляжками. Мелко вибрируя головой, он взглядом того же
удава смотрит то на одного пожарного, то на другого, и все сидят, как в гипнозе. Сменяемый караул
уже с сумками в руках припухло пристроился на лавке ближе к дверям и, глядя в пол, молча
вытягивает дым из последних в это дежурство сигарет, папирос и самокруток.
Наконец пожарные почти одновременно с облегчением вскидываются на настенные часы:
стрелки показывают ровно восемь.
– Ну что, Виктор Семёнович, мы меняемся? – почти виновато спрашивает Каргинский, отчего-то
именно сегодня забыв свой строгий уставной вид.
– Та-ак, – поднимаясь, многозначительно произносит Будко, – оказывается, вы забыли как
положено меняться. Что ж, мне не трудно и напомнить. Караулам построиться в робах!
Проверить состояние обмундирования!
Сменяемому караулу приходится вплюснуть недокуренное в консервную банку, открыть свои
222
уже замкнутые шкафы и натягивать амуницию.
Когда все обмундированные пожарные выстраиваются друг против друга и, скрывая неловкость
подчинения, как футболисты встретившихся команд, шутливо жмут друг другу руки, Будко идёт
между рядов медленно и взыскательно, как на манекенах рассматривая робу. Одному делает
замечание за распоротый шов, другому – за пуговицу, висящую на нитке.
– Мне не трудно напомнить и то, что по расписанию смена караулов должна начинаться на
полчаса раньше, нежели сегодня. Сейчас оба караула, как положено, отправятся в гараж сдавать и
принимать чистоту автомобилей… – Будко говорит, расхаживая и зачем-то нажимая остроносыми
лакированными туфлями на каждую половицу, словно распрямляя сказанные им слова. – Каждый
боец осматривает закреплённый за ним участок машины и докладывает командиру отделения.
Командиры отделений докладывают начальникам караулов. Начальники караулов поднимаются
ко мне в кабинет, куда я сейчас уйду, и просят у меня разрешение на смену. И так будет впредь.
Если в пожарной части по какой-то уважительной причине не будет меня, то в кабинете будет
сидеть мой заместитель, вот, значит, Белугин.
Прокопий Андреевич смотрит на всех с кроткой, горьковатой улыбкой. «Так-то вам, так-то…» –
говорит весь его вид.
Завершив наставления, Будко так же изучающе вжимая половицы каждым шагом, отправляется
за дверь. Пожарные матюгаются, стаскивая робы.
– Да чего я там забыл, в этом гараже? – заявляет Андрей Коржов, шлёпнув на лавку краги. –
Сейчас ещё разок перекурим да идите, докладаойте.
Тут было начинается шум, но дверь, в которую так основательно ушагал восстановленный
начальник, медленно приоткрывается. Виктор Семёнович даже с какой-то улыбочкой всовывает
голову в караульное помещение и сразу же точно, без всяких поисков взглянув на Андрея, тихо
произносит:
– А вы всё-таки сходите, сходите, пожалуйста…
Дверь снова затворяется, и тут прорывает Каргинского, наконец-то ощутившего за своей спиной
настоящую твёрдую категорию. Он машет рукавами, орёт, и, не сортируя, гонит в гараж оба
караула. Конечно, в принципе-то, возражать против вполне законной дисциплины нелепо, однако,
всем тягостно от сознания, что подчиняются они именно нажиму. Добрых человеческих
увещеваний Белугина не слушались, а перед Будко руки по швам…
Когда, наконец, смена караулов совершается и старый караул уходит, Будко спускается вниз. В
момент, когда он открывает дверь, Каргинский кричит «Рыба!» замахнувшись, чтобы от души
врезать по столу, и потом несколько секунд сидит с поднятой рукой, прежде чем тихо и безвкусно
приткнуть костяшку. И выходит у него не РЫБА, а так себе – какая-то тощая безрадостная
рыбёшка.
– Ну так что, сменились, говорите? – ядовито произносит Будко, хотя, конечно, никто ничего
ему не говорил. – Среди вас были, кажется, недовольные… А вот мы сейчас пойдём и посмотрим,
как вы приняли чистоту… А потому будем вас немного наказывать.
Само собой, что после такого предисловия Будко должен был просто в лепёшку разбиться, а
грязь или пыль обнаружить. И он её, конечно же, находит, принеся в караульное помещение на
пальце. Распорядившись, чтобы все три машины были протёрты заново, начальник
демонстративно вытирает палец, правда, мазутной тряпкой, обронённой кем-то из шоферов у
порога, стряхивает пылинку с рукава и снова уходит на второй этаж. Домино после протирки
возобновляется, но костяшки теперь почему-то звенят тускло. Со стороны посмотреть, так
доминошники сегодня становятся вроде как внимательней и культурней. Роман берётся было за
книжку, но к нему подсаживается Митя.
– На-ка вот, возьми пощёлкай, – предлагает он, насыпая в ладони горсть жареных семечек,
которые он обычно называет «калёными». – А в шахматы сыграем?
Ох, и хитёр же Митя – предложил бы сразу шахматы, можно было бы отказаться в пользу книги,
но после угощения уже неловко.
Не успевают они толком начать первую партию, как вновь является Будко. Увидев шахматы, он
уже от порога собирает лоб в очень умные складки и, уставившись в доску, по-наполеновски
подходит к игрокам. Митя почтительно уступает место, и Роман со своими белыми фигурами
становится противником начальника.
– О-о! – удивлённо тянет Будко после самого обычного его хода, словно Роман делает чёрт
знает что. – Значит, вы сходили так? А мы вот этак. Вы не возражаете? Не возражаете, вот и
славненько…
Его комментарии раздражают и, несмотря на то, что играет он уж как-то совсем поверхностно,
Роман стремительно проигрывает. А когда под боем оказывается ладья, то начальника и вовсе
рвёт от воодушевления.
– Ну, а теперь мы будем вас немного раздевать. Вот так вот, раз! – говорит он, забирая фигуру
каким-то особенным вычурным жестом, оттопырив толстенький мизинчик.
Как ни печально, но очень скоро приближается и развязка.
223
– А вот сейчас мы вас окончательно и натянем, – комментирует Виктор Семёнович. – Мат!
Маточек. Не желаете ли ещё партеечку?
Роман соглашается, но проигрывает снова.
– Может быть, достаточно? – излишне заботливо, как больного, спрашивает после этого Будко,
вроде как раз и навсегда и сразу по всем статьям далеко вперёд обходя подчинённого.
– А я бы не против ещё, – говорит уже просто раздосадованный Роман.
– Ну что ж, если вам ещё не убедительно…
Самое разнообразное у Будко – это его комментарии. А ходы стандартны. И потому третья
партия идёт иначе, его
