ей вина,- они обедали в доме Горовицей, - тихо проговорила: «Мне папа о вас рассказывал,
мистер Вулф. Очень рада встрече».
-Батшева, - сказал он сейчас сквозь зубы, расстегиваясь, допивая виски. Дэниел представил себе
играющие золотом в свете камина волосы, ее жемчужную, светящуюся кожу, всю ее, - стоящую на
коленях перед его креслом, покорную, смотрящую на него с восхищением, - так, как она смотрела
там, за столом. Выдохнув, прикасаясь к себе, он повторил: «Батшева».
Хаим остановил коня и вгляделся в прерию. На востоке, за его спиной, разгорался рассвет. Он,
порывшись в кармане холщовой куртки, закурив тонкую сигарку, зло сказал себе: «Это
распоряжение правительства, вот и выполняй его. Она враг, предатель..., Переметнулась на
сторону индейцев. Наверняка, переспала с этим Меневой, с нее станется, шлюхи. Если ее
собственный муж и глазом не моргнул, так тебе что думать?»
Он взвесил на руке пистолет и вспомнил, как пришел к Констанце утром, накануне своей хупы. Они
жили в квартире Тедди, в Нью-Йорке. Мать, вместе с Батшевой , приехавшей только неделю назад,
остановилась в снятых комнатах.
Отец и Натан сидели за завтраком. Хаим, осмотрев себя в зеркало, выйдя в столовую, небрежно
сказал: «Пойду, прогуляюсь. Мне все равно поститься сегодня целый день». Он потрепал
младшего брата по каштановым локонам, - тот сидел с траурной повязкой на рукаве сюртука, - и
вздохнул: «Мне очень жаль, милый».
Отец развел руками: «На все воля Божья. Хорошо, что Батшева спокойно сюда добралась».
Мать настояла на том, чтобы они встретились перед хупой, - один раз, в гостиной у Тедди, сидя с
открытой дверью.
-Сейчас не старые времена, - сказала она Хаиму, стряхивая пепел, покачивая носком туфли. «Мои
родители за два дня до свадьбы впервые увиделись. Тогда так и не делал никто, обычно невеста с
женихом под хупой только знакомилась. Поговорите, вы же только писали друг другу...»
-Ты и писала, - не удержался Хаим, целуя мать в седой, пахнущий лавандой висок. Она потушила
сигарку, блеснув бриллиантами на тонких пальцах, и усмехнулась: «Если бы я не писала, дорогой
мой, - девочка вообще бы не знала, кто ты такой. И форму надень, тебе она идет».
Невеста оказалась хорошенькой. Она сидела, низко склонив изящную, белокурую голову,
перебирая в руках простую ткань шерстяного платья. Хаим усмехнулся - мать тогда сказала ему:
«Ты не беспокойся, я с ней перед хупой поговорю. Мать ее умерла, как ей восемь лет было. В
Иерусалиме у них другое воспитание, она и не знает ничего. Я ей все расскажу, - успокоила его
Эстер.
Батшева тихим голосом отвечала на его вопросы, а потом покраснела: «Я готовлю хорошо, и
шью..., Тетя Эстер будет довольна».
-Главное - чтобы я был доволен, - чуть не ответил Хаим. Незаметно посмотрев на ее высокую,
девичью грудь, на изящную, скрытую глухим воротником платья, шею, мужчина успокоил себя:
«Буду».
-Овечка, - ухмыльнулся он, выходя на Парк-Роу. Щебетали птицы, он был в новой форме майора.
Вдыхая ветер с моря, Хаим подумал: «Ничего, я ее обучу. Невеста должна быть девственницей, -
чтобы делала то, что нравится мне. Вот и будет». Он дошел до квартиры Констанцы и посмотрел на
задернутые бархатными гардинами окна второго этажа. «Тони может быть там, - понял Хаим.
«Дэвид-то в школе, а вот она..., Неудобно получится».
-Хаим! - услышал он мужской голос сзади и обернулся. Младший капитан Кроу помахал ему рукой.
Подождав, пока проедет экипаж, Элайджа перешел улицу. «Мы только пришвартовались, - он
подал руку Хаиму. «От Олбани на пароходе добирались, меньше суток заняло. Мистер Фултон
большой молодец. Папа все думает его к нам на озера заманить, пора и у нас регулярные рейсы
открывать».
От Элайджи пахло гарью, углем, свежей, речной водой. Он, посмотрев на свои испачканные ногти,
покраснел. «Я в машинном отделении помогал, пока по Гудзону шли. Надо же понять, как все это
работает, прежде чем самому к штурвалу вставать. Папа с мамой уже на квартиру к Тедди поехали,
жаль, что он сам с Мораг - занят».
-Да, - Хаим искоса взглянул на матросскую куртку Элайджи. Тот рассмеялся: «Привез я сюртук,
привез». Элайджа поднял какой-то камешек. Кинув его в окно квартиры, капитан спросил: «А ты
что здесь делаешь, перед хупой?»
-Я, ну..., - Хаим замялся и увидел, как окно отворилось. Белокурая, темноглазая девушка ахнула:
«Капитан Кроу! Сейчас спущусь».
Тони вышла уже в уличном, из шотландки, рединготе, в коротком, по щиколотку платье. Она
смешливо сказала: «Доброе утро, майор Горовиц. Вы, должно быть, маме материалы с территорий
привезли?»
-Именно так, - обрадовался Хаим.
-Она кофе пьет, поднимайтесь, - велела Тони. На плече у девушки висел кожаный футляр. Она,
улыбнувшись, поймав взгляд Хаима, объяснила: «Бинокль. Мы с капитаном Кроу пойдем
наблюдать птиц, сейчас весенняя миграция».
-В синагоге встретимся, - Элайджа подал ему руку. Хаим проводил глазами стройную спину Тони и
вспомнил: «У мамы такой же редингот есть. Это дяди Питера ткани, их вся Америка носит.
Молодец он, ничего не скажешь, отличные обороты. И чай его армия стала закупать, и кофе. А
Тедди прислал серебряный сервиз и написал, что никак не может вырваться - у него сессия в
Верховном Суде Массачусетса, а Мораг занята в своем благотворительном комитете. Надо же,
Тедди и тридцати пяти нет, а уже член Верховного Суда. Конечно, при таком-то брате».
Он поднялся наверх и увидел на столике в углу передней кофейник. Хаим сказал горничной: «Я
пройду без доклада, миссис Вулф меня ожидает. И сам отнесу ей кофе».
В огромной, выходящей окнами на Парк-Роу спальне пахло цитроном и хорошим табаком. Дверь
гардеробной была открыта. Хаим заметил бронзовый шелк платья на манекене. «Это она в
синагогу наденет, - понял мужчина, - и на банкет».
Констанца полусидела, опираясь на шелковые подушки, в одной короткой, кружевной рубашке,
рыжие волосы были разметаны по плечам. Она просматривала New York Evening Post, затягиваясь
сигаркой.
-Спасибо, - рассеянно проговорила женщина, услышав скрип двери.
Хаим усмехнулся. Налив кофе в серебряную чашку, выпив, он стал расстегивать мундир.
Констанца потянулась за блокнотом и карандашом, и пробормотала себе под нос: «Массена бежит
из Португалии, свадьба Наполеона, Мэдисон выступает против эмбарго на торговлю с
Британией...»
-Я тебе кофе принес, - Хаим присел на постель. Констанца, подняв глаза от блокнота, холодно
спросила: «Ты что здесь делаешь?»
-Я решил, - Хаим вынул блокнот из ее руки, - попрощаться с холостяцкой жизнью, моя дорогая.
Он полюбовался нежной кожей под брюссельским кружевом. Не выдержав, погладив ее по
обнаженному колену, Хаим шепнул: «Ложись-ка на спину, и раздвинь ноги».
-Пошел вон отсюда, - сочно велела Констанца. Не успел Хаим опомниться, как дуло маленького
пистолета уперлось ему в лоб.
-Ты видел, как я стреляю, - Констанца, держа пистолет одной рукой, второй - затянулась сигаркой.
«Поэтому ты сейчас приведешь себя в порядок и отправишься к своей невесте, а в скором
времени - жене. Все, Хаим, больше мы с тобой так, - она подняла темную бровь, - встречаться не
будем. Ну! - женщина пошевелила пистолетом. Хаим, пробормотав что-то сквозь зубы, поднялся.
-Увидимся в синагоге, - бросила ему вслед Констанца. Когда он ушел, женщина допила кофе.
Отложив пистолет, она вдруг, нежно улыбнулась: «Как это Роберт сказал - ты замужем, я женат.
Просто будем любить друг друга, вот и все. А там что-нибудь придумаем».
Она вытянулась на постели. Закинув руки за голову, смотря в затянутый шелком потолок, женщина
грустно хмыкнула: «Он человек чести, он никогда не бросит жену. Как Антуан. Ну и ладно, -
Констанца положила ладонь на живот и рассмеялась: «Если я рожу, Дэниел устроит скандал. Мы с
ним уже который год не спим. Пусть устраивает, на развод он не подаст, никогда. Он же хочет стать
президентом, - Констанца перевернулась. Поболтав ногами в воздухе, подтянув к себе блокнот,
она быстро написала заголовок: «Ястребы в администрации выступают за войну с Британией».
Она покусала карандаш и хмуро добавила: «Когда мы выиграем в этой войне, мой муж и въедет в
Белый Дом. У нас любят патриотические истерики, а Дэниел в них отлично бьется».
Уже на лестнице Хаим прислонился к стене и тяжело задышал. Он плюнул на мраморные ступени
и процедил сквозь зубы: «Сучка!».
Он приподнялся в седле и посмотрел на далекую, блестящую ленту Уобаша. «Там лесок, -
пробормотал Хаим, - туда мне и надо».
Майор тронул коня и вдруг улыбнулся. Жена оказалась тихой, покорной, и делала все, что он ей
