сильнее. К сожалению, после Ночного Кошмара, как уже окрестили -
неофициально, разумеется — сентябрьское сражение, арбалетчиков в
йорлингистской армии оставалось не так уж много. Тем не менее, дело шло.
Среди недобитых еще рыцарей старой аристократии, правда, находились те,
что брезгливо воротили нос от "подлого оружия", разящего издали и без
разбора — но таких на двадцать первом году войны было немного, да они
нам и не требовались. Их возмущение диктовалось, разумеется, отнюдь не
заботой о грифонских жизнях, а обидой за те самые годы тренировок с
мечом, которые теперь оказывались никому не нужными: с огнебойным
оружием даже почти без всякой подготовки, а уж после недели упражнений -
тем более, самого искусного рыцаря мог легко сразить даже ребенок или
женщина. Последнее обстоятельство, кстати, было учтено Ришардом. В его
армии был учрежден стрелковый зондербатальон, в который брали одних
женщин. Принимали туда только тех, кто имел личные счеты к противнику -
вдов и дочерей убитых йорлингистов, девушек, изнасилованных грифонскими
солдатами… Нехватки в желающих не было. И, к разочарованию скептиков,
из них получались отличные стрелки, нередко превосходившие меткостью
многих мужчин. Как выразился по этому поводу Ришард, "кто может попасть
ниткой в крохотное игольное ушко, может попасть и во врага на другом
конце поля". Разумеется, о том, с каким именно оружием им предстоит
иметь дело, бойцы этого, а также и прочих стрелковых батальонов
узнавали, лишь попав в тренировочный лагерь. С этого момента любые связи
с внешним миром были для них отрезаны.
Вообще я не знаю подробностей, какими драконовскими средствами
Ришард обеспечивал секретность столь масштабных подготовительных
действий (в особенности — тренировок стрелков, которые было слышно за
несколько миль). К счастью, это была уже не моя забота. Очевидно,
однако, что полностью скрыть происходящее было невозможно. Уже сами по
себе меры по недопущению утечек и охране целого района, куда никого не
пускали, должны были привлечь внимание. Не знаю, что докладывали Карлу,
о чем он догадывался и что понимал почти наверняка. Мне оставалось лишь
надеяться, что ему хватает ума сообразить: Эвелина по-прежнему нужна ему
живой. Что бы он с ней ни сделал — если Йорлинг уже владеет секретом
порошка (как мог подозревать Карл), лавина уже пошла, и ее не остановить
ни смертью девочки, ни даже моей собственной. Лангедарг мог надеяться
лишь на то, что ему все еще удастся заполучить секрет самому. Но никакие
его посланцы не могли подобраться ко мне. Меня охраняли едва ли не
лучше, чем самого Йорлинга, и меня это более чем устраивало. Во всяком
случае, пока. Я понимал, что, когда нам с Ришардом придет пора
расставаться, это может создать проблему. Но проблемы следует решать по
мере поступления.
После того, как процесс производства оружия и боеприпасов был
налажен, он уже не требовал столь активного моего участия, как вначале.
Собственно, если бы не необходимость запутывать дело, меняя обозначения
и перенаправляя потоки компонентов, я мог бы вообще уже ни во что не
вмешиваться — все прочее работало и без меня. И все же я оставлял себе
время для сна, но не для праздности, постоянно появляясь то на одном, то
на другом участке производства, инспектируя процесс, а иногда и лично
принимая в нем участие, дабы занятостью рук изгнать тяжелые мысли из
головы.
Работы шли посменно двадцать четыре часа в сутки. К середине ноября
в нашем распоряжении были тысяча длинноствольных и сто короткоствольных
огнебоев, а также две тысячи фунтов порошка. Через три дня после того,
как эти цифры были доложены Ришарду, армия выступила в поход.
Странное это было войско. Оно состояло из одной конницы; не было не
то что пехоты, но даже ни одной телеги обоза — ничего, что могло хоть
как-то замедлить наше продвижение. Все необходимое везли на вьючных
лошадях. В армии было семь с половиной тысяч коней — практически все,
что сумел собрать Ришард к этому времени, если не считать обозных кляч,
непригодных для наших целей — но лишь четыре тысячи из них несли на себе
всадников. Прочие лошади были вьючными и заводными. Идея выиграть
двадцатилетнюю войну столь небольшими силами показалась бы бредом любому
здравомыслящему человеку — незнакомому, разумеется, со свойствами
порошка. Из этих всадников на самом деле только три четверти были
кавалеристами — прочие лишь ехали на лошадях для скорости. На этих
"прочих" были лишь самые легкие кожаные доспехи, призванные защитить от
случайных, долетевших на излете стрел; сходиться с противником они не
планировали, и тяжелая броня была не нужна. Собственно, тяжелой брони не
было ни на ком в войске, даже сам Ришард был облачен лишь в простую
кольчугу с нагрудником — тяжелая кавалерия, элитная и самая грозная сила
в любой армии, у нас отсутствовала, как класс. При ожидавшейся тактике
боя она была бы только помехой. Нашими козырями, помимо самого главного,
были быстрота и мобильность. Часть доспехов и мечей своего воинства
Ришард просто велел переплавить, чтобы как можно быстрее изготовить
дальнобои.
Мы выехали на закате. Это тоже была часть тактики Йорлинга — в
начале пути ехать ночами, дабы обеспечить максимально скрытное
перемещение армии. С пасмурного неба сыпались редкие колкие снежинки,
копыта деревянно стучали по прихваченной ранним морозом земле. Голые
ветви деревьев тянулись к небу в бесполезной мольбе, словно костлявые
руки мертвецов. На мне были подбитый мехом плащ поверх куртки, хвостатая
шапка, отороченная куньим мехом, и белые шерстяные перчатки (всё -
любезные подарки герцога), однако все равно холод щипал лицо и норовил
забраться под одежду. Я вновь подумал, каково сейчас приходится Эвьет. В
последние недели — с тех пор, как у меня появилось достаточно времени на
сон — я всячески гнал от себя эти мысли, как неконструктивные, но теперь
они вновь овладели мной. Даже если с ней не делают сейчас ничего _особо_
плохого, она сидит в эту минуту на ледяном полу, в лучшем случае — на
гнилой соломенной подстилке, в продуваемой зимним ветром камере,
возможно, в цепях, железным холодом впивающихся в кожу и высасывающих из
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
