– Добыча бывает в городе врага, Фёренбург находится в земле другого господина, курфюрста Ребенрее, как ты думаешь, наш архиепископ воюет с этим курфюрстом?
Всем всё стало ясно, и тут солдаты сбились в кучу, стали негромко совещаться, капитан подошёл к ним и принял в совещании участие.
Волков, Роха и Ёган ждали. Наконец, поговорив, к ним подошёл капитан Пруфф и солдат в рыцарском шлеме по имени Вшивый Карл, и ещё один старый солдат, и капитан произнёс:
– Это, – он указал на старого солдата,– наш корпорал Старый Фриззи,– это наш сержант Вшивый Карл, мы согласны, но с одним условием.
Волков подумал, что это шанс избавиться от всей этой банды, и внимательно слушал.
– Мы хотим, чтобы все причитающиеся нам деньги, вы, кавалер, положили в дом Ренальди и Кальяри, чтобы в случае нашей смерти, по прошествии месяца, наши родственники могли их получить.
Это был прекрасный повод послать весь этот сброд к дьяволу. Кавалер оглядел всех солдат, лица людей были напряжены, а люди все глядели на него, и молодые и старые, и ждали его решения. Тогда он произнёс:
– Это разумное условие. Я согласен.
Он не мог ответить иначе. Он видел таких людей всю свою жизнь, это были солдаты, такие же, как и он когда-то, солдаты, что сидят без денег, и которым нужно кормить свои семьи.
– И ещё, господин, – заговорил Старый Фриззи,– мы с ребятами посовещались, и просим взять всех, никого не выгонять, за ту же плату, за всех – двадцать три монеты. Деньги нужны всем, господин, надеемся, что от одного мешка бобов, вы не обеднеете, если ещё двенадцать ртов пойдут с вами, а в бою, если случится, тридцать два человека получше двадцати будут.
– Пусть будет так,– ответил кавалер.
Теперь уже не было смысла торговаться, мешок бобов или два, какая разница. Он брал этих людей.
Пруфф повёл своих людей в город, они уходили в хорошем настроении. А вот Волков не сказать, что был весел, он скептически смотрел им в след. Видя это Роха произнёс:
– Ты сам просил их привести.
– Я ничего и не говорю.– Отвечал кавалер.
– Мог бы выгнать их к чертям.
Волков промолчал.
– Добренький ты стал,– продолжал Роха.
– Ты говорил, что Пруфф дурак, не такой он уж и дурак оказался.
– Не волнуйся, он себя ещё покажет.– Заверил Скарафаджо.– Да где эти чёртовы Хилли и Вилли?
– Кто?– Не понял кавалер.
– Да эти два вчерашних сопляка, одного из них зовут Хельмут, другого Вильгельм, а, вон они плетутся, ладно, пойду, научу их пользоваться мушкетом. Может, успеют выстрелить хоть раз, прежде чем их прикончат.
Кавалер увидал, как из городских ворот вышли два мальчишки тащивших мушкет, завёрнутый в тряпку, и какое-то ведро. Дожидаться их Волков не стал, поехал в город, при встрече с мальчишками кивнул им в ответ на их низкие поклоны.
Кавалер был не весел. Нет, не таким видел он свой отряд, не таким. Да винить тут было некого. Кроме себя самого, да жадного епископа, который выделил на всё так мало денег.
Агнес вошла в покои, где полураздетая Брунхильда подшивала подол исподней батистовой рубахи и напевала при этом. Агнес встала рядом, всем своим видом показывая раздражение. Хильда не могла не заметить этого:
– Чего?
– Господин нас с собой брать не хочет, без нас поедет,– сказала Агнес.
– Ой, да нехай катится. – С заметным разрежением отвечала Брунхильда. – Хоть отдохну от него. А то одни запреты, я ему жена, что ли. Денег оставит-то нам?
– Он едет в чумной город, он там сгинет.– Зло сказала Агнес.
– Да откуда ты знаешь?– Язвительно спросила красавица девочку.
– Знаю.
– В шаре своём видела?
– Видела.
– Так скажи ему.
– Говорила – не слушает.– Заорала Агнес.– Упрямый он.
– Что ты орёшь-то?– Разозлилась Хильда, и откинув шитьё, вскочила.– Чего разоралась, блаженная?
– Я не блаженная! – Злилась девочка. – Это ты, шалава трактирная.
– Да хоть и так,– Хильда встала руки в боки, и с улыбочкой сказала,– зато не косоглазая.
– А ты беззубая,– заорала Агнес.
И, едва не получила пощёчину, Брунхильда сдержалась, пошла, села на кровать, взялась за шитьё. Агнес села рядом и начала:
– Он там сгинет.
– Да и ладно,– холодно сказала красавица.
– Мне-то не ври,– Агнес смотрела на неё пристально,– знаю я, что ты его всё время ждёшь.
– А чего мне его ждать, он мне не ровня. И раньше был не ровня, а теперь и подавно,– девушка начала шить, да уже не шилось ей,– ему и раньше дочки баронов грезились, а теперь и вовсе принцесс подавай.
– Хильда, – Агнес притронулась к руке красавицы,– сгинет он там без нас.
– А что делать-то? Ты скажи. Упросить его?
– Не упросим мы его, не возьмёт он нас в чумной город. Мы сами поедем, следом за ним.
– Сами? Да на чём же?
– На пекаре твоём.– Зло сказала девочка.– Он от тебя совсем сомлел,– говорила она с едва скрываемой завистью, Агнес тоже становилась взрослой,– телегу с лошадью наймём, а пекарь твой с нами поедет. Поговори с ним, поедет, сможет?
– Поманю, так пешком побежит,– надменно сказала Брунхильда и, отбросив шитьё, стала расчёсывать волосы.– Сегодня придёт и поговорю.
Агнес согласно кивала:
– Пообещай ему, что давать ему будешь всю дорогу, что с нами будет.
– Да уж не учила бы ты меня,– высокомерно заявила красавица.
– Нет, ты ему пообещай,– настояла Агнес,– а то не согласится.
– Ладно, ладно,– сказала Хильда, лишь бы девочка отстала.
А та сидела рядом, смотрела, как красавица расчёсывает волосы. Явно она не закончила разговор.
– Ну чего ещё-то?– Спросила Брунхильда, подвязав свои роскошные волосы лентой.
– Надо будет взять у господина стекло.– Твёрдо сказала Агнес.
– Так я и знала, а говоришь, что ты не блаженная, а ты блаженная, только и думаешь, как в шар пялиться. А потом будешь валяться день с ночью. А глаза твои косые будет ломить… Вот не плачься мне потом.
– Да дура ты, я для дела. Только чтобы знать, что с господином случится. И с нами. И с тобой.
Брунхильда молчала. Потом сказала:
– Ну, так иди, да возьми, он целыми днями настается где-то. В покоях его никого. Чего проще-то.
– Боюсь я, – сказал девочка,– вдруг поймает, или прознает как. Накажет, или выгонит.
– А меня не накажет?
– Да кто из мужиков тебя-то накажет? У них для тебя только одно наказание – ляжки тебе раздвинуть. О том только и мечтают.– Говорила Агнес.
Брунхильде польстили эти слова, она помолчала для важности и потом сказала:
– Ладно, возьму для тебя шар.
– И с пекарем поговори.– Не забыла Агнес.
– Поговорю,– сказала красавица, скинула рубаху из полотна, стала надевать батистовую, потом глянула на девочку,– а что ж ты свой батист не носишь?
– А мне и не перед кем,– отвечала девочка.
Глава 5
Всё завертелось, дела пошли, деньги улетали с неимоверной быстротой. Несмотря на свою прижимистость Волков не жалел их.
Отряд получился немалый, пришлось докупить пару телег и четыре мерина, только после этого он смог взять все, что считал нужным. Бочки с уксусом и сарацинской водой, провиант для людей, фураж для лошадей, дешёвые рабочие перчатки и рукавицы, которые монах с попом скупали аж по сорок пар. Он тратил свои деньги, хотя не получил ещё письмо от епископа, который бы благословил лишние траты, и обещал бы их возместить. Даже если бы епископ не возместил их, кавалер не расстроился бы сильно. Он был уверен, что в случае успеха он вытрясет из епископа деньги. А в случае неуспеха… Он всё время думал о неуспехе. Эта мысль приходила к нему с пробуждением, изводила весь день, и не покидала, пока он не засыпал. Он всё время вспоминал солдата из отряда корпорала Литбарски и его слова о чуме. Тот солдат был прав.
С чумой Волков был знаком немного, во время южных войн, она быстро прошла мимо него на север, выжгла, засыпала трупами один портовый город, и ушла. Его рота вошла в тот городок, чтобы в порту принять с корабля ядра и порох, и картечь, которые были нужны для осады. Город был тих и пустынен, и даже солнце и весна не избавляли солдат шедших по нему от гнетущего ощущения смерти. И это ощущение начиналось с запаха. Неистребимый, не выдуваемый весенним ветром запах мертвечины, старой падали, что клубился вокруг чёрных пятен на мостовой и чёрных луж, над которыми роились мухи. Молодой солдат Ярослав Волков уже давно знал этот запах, так воняли рвы у крепостей, переживших штурм, или большие поля под солнцем, где недавно ещё насмерть рубились люди. Но под крепости и на поля сражений нобили сгоняли мужичьё, чтобы похоронить мёртвых. Непримиримые враги даже устраивали перемирия для этого, а тут никто мёртвых не хоронил, они и в домах, и на улицах, лежали неделями, превращаясь на солнце в чёрные, зловонные лужи со скелетами, в которых пировали тысячи разнообразных червей. И тут солдаты увидали того, кто убирал мертвецов в этом городе. На одной из улочек, что пересекала главную дорогу, стоял приземистый человек. Был он в кожаном переднике до земли, и с лицом замотанном тряпкой до глаз. Он глядел на солдат, а его руки, в огромных рукавицах, сжимали палку в восемь локтей с большим крюком на конце. А перед ним, на мостовой, лежал труп. Это был измождённый мужчина, в грязной, с чёрными пятнами одежде. Сам он был худ, но его багровая с буграми и кровоточинами шея была толщиной с ляжку крепкого мужа. Шире его головы.
