и мать, и всем сердцем полюбила Павла Третьякова. «Долго не видеть тебя для меня невозможная вещь», – говорила она мужу. Они поженились в 1865 году, ей был двадцать один год.
Отец Веры Николай Мамонтов, как и его старший брат Иван, разбогател на винных откупах, то есть на праве торговать вином. Это право государство продавало с торгов – кто больше предложил, тот его и получил. Крупные откупщики держали в руках не просто отдельные кабаки, а целые уезды и даже губернии со всеми питейными заведениями. «Рядовые купцы, а иногда и дворяне, платя государству небольшой процент, остальной доход клали в карман и через несколько лет становились миллионерами», – писал историк Юрий Федосюк в энциклопедии русского быта XIX века[8]. «Сокровищ у него нет сметы. В дому сластей и вин, чего ни пожелай: всего с избытком, через край. И словом, кажется, в его хоромах рай» – так метко рисовал образ жизни откупщика Иван Крылов в басне.
Николай Мамонтов был «необычайно добрым человеком, но все считали его самодуром», как вспоминала его внучка Вера Зилоти. Правда, дедушку она никогда не видела – он умер за шесть лет до ее рождения. По делам он много разъезжал по России и брал в поездки и жену, по словам Веры Зилоти, свою «Богородицу» – он ее по-настоящему боготворил. Высокую, изящную, величественную супругу Николая Мамонтова, как вы догадались, звали Верой – это семейное имя. В дороге в Рязанской губернии у них и родилась дочь Вера, восьмой ребенок в семье и будущая жена Павла Третьякова. В это время, в 40-х годах XIX века, Мамонтовы и перебрались в Москву. Глава семьи открыл фабрику сургуча, лаков и красок, а в 50-х годах купил большой дом с садом возле Елоховского собора.
Мамонтовы называли его «домом на Разгуляе», хотя эта площадь была не рядом, а через квартал. Это типичная дворянская усадьба с колоннами на высоком цоколе и с двумя одинаковыми флигелями – они выходят на линию улицы и образуют парадный двор. Кто и когда ее построил, неизвестно. Если смотреть планы города, то в конце XVIII века на месте ворот с чугунной решеткой стоял деревянный дом Тимофея Чонжина, вице-губернатора Москвы, а в 1816 году его уже сменил каменный дворец. Он переместился вглубь двора, а через три года по его бокам появились арки – они соединили его с флигелями. В то время домом владел богатый купец Михаил Крашенинников. После него дворец не раз менял хозяев, пока не стал мамонтовским – семья жила в нем около тридцати лет.
Николай Мамонтов в 1856 году задумал переделать дом по моде того времени – в духе эклектики, когда смешивали разные архитектурные стили. Он украсил фасад чугунными балконами и пышной лепниной и по-новому оформил интерьеры. При этом у него был настолько уточненный вкус, что вместо архитектурного винегрета получилась изящная симфония.
Мы с вами в этом можем убедиться, ведь дом сохранил мамонтовскую атмосферу середины XIX века. Сейчас его занимает библиотека-читальня имени А. С. Пушкина, где не просто разрешают прогуляться по парадной анфиладе, но еще и проводят экскурсии. Мы открываем дверь, проходим в низкий вестибюль с двумя колоннами и чувствуем дежавю – такой прием контраста мы недавно видели в особняке Сергея Гагарина на Поварской.
Перед нами ажурная чугунная лестница, одна из самых великолепных в Москве. Ее покрывает кружево завитков – они ползут наверх и перетекают в искусный балкончик аванзала. Его отделяют от лестницы три арки – излюбленный мотив эпохи Ренессанса, как и филёнки, то есть рамочки, на стенах и потолках. Их заполняет легкая, воздушная лепнина в стиле рококо – она повторяет узор перил: бутоны на тонких стеблях завиваются в спирали и прячутся в листьях от любопытных глаз. Внучка Николая Мамонтова Вера Зилоти в мемуарах назвала лестницу мраморной. Она писала книгу, когда ей было уже за семьдесят, а поэтому неудивительно, что воспоминания детства затуманились, но это была не случайная ошибка. Во времена Мамонтовых чугунную лестницу накрыли ковровой дорожкой, а перила покрасили в белый цвет.
Из аванзала мы попадаем в угловую большую гостиную – она начинает парадную анфиладу, что по традиции тянется вдоль фасада. Первое, что мы замечаем в комнате, – пышные десюдепорты. Так называют декоративные композиции над дверными проемами. Этот термин появился от французского выражения dessus de porte, то есть «над дверью». Барочные маскароны хмурят густые брови, щурят глаза, надувают щеки и держат во рту гирлянды из цветов и ракушек. Грива маскаронов поднимается как гребень волны. На ней вальяжно лежат путти, ренессансные купидоны-ангелочки.
Одну руку они кладут под голову, а другую сгибают, чтобы тянуть гирлянды в разные стороны. Под ними крылатые грифоны кусают еще одну гирлянду – только уже из фруктов, что сыплются из переполненной вазы. Вот это сюжет!
Высокие деревянные двери в духе Ренессанса – это реплика советских реставраторов, зато лепнина, мраморная отделка стен и элегантные камины с тонкой резьбой остались со времен Мамонтовых. Вера Зилоти вспоминала, что в большой гостиной стояли тропические растения и концертный рояль. По ее словам, Мамонтовы и музыкальность были синонимами в Москве. Дочери Николая Мамонтова Вера и Зинаида превосходно играли на фортепьяно, его сын Виктор стал хормейстером Большого театра, а его племянник Савва, сын старшего брата Ивана, открыл частный оперный театр. Савва Мамонтов, самый знаменитый представитель династии, железнодорожный магнат и меценат, в юности приходил в гости к дяде на музыкальные вечера. «Из окон неслись <…> звуки Баха, Бетховена, Шопена и Листа», – писала Вера Зилоти.
Большую гостиную сменяет малая с серыми стенами из искусственного мрамора. Она переходит в розовую диванную с еще одним будуарным камином – только уже другого цвета, не белым, а бордовым. Розовый мрамор на стенах обрамляет пустые ниши – при Мамонтовых там висели дорогие обои. Анфиладу завершает парадная комната с забавной лепниной на потолке. Посмотрите наверх, видите маленьких мальчиков с козлиными ножками? Они пытаются залезть на пантеру – один держит ее за шею, второй на нее карабкается, третий ему помогает. Это сатиры, лесные божества, обычно их изображают с рожками, но здесь мы их не найдем – Мамонтовы были религиозными.
Из парадной анфилады мы попадаем в коридор и заходим в комнату напротив. Вера Зилоти вспоминала, что там была громадная столовая с окнами в сад: «Против окон висел во всю стену, между двумя дверьми, семейный портрет: Николай
