его проклятый двор. А еще я всякий раз встречала фараона, закрыв лицо, потому что не хотела, чтобы он увидел мою красоту и попытался выяснить мое прошлое; к тому же, как пророчица, я имела право принимать посетителей закутанной в покрывало.
Нектанеб приходил ко мне часто; прознав, что я также искусна в магии, фараон, и сам практиковавший магию, очень надеялся, что я научу его секретам, которых он не знал, и покажу ему, как насылать проклятия на врагов. Конечно, я не могла отказать властителю Египта, но секреты, которым учила его, были пагубными, а проклятия служили копьями, которые, будучи посланы им на врагов, вернутся, чтобы пасть на его голову.
Итак, сцена была установлена, и пришло время начинать спектакль, смотреть который станет весь мир.
Однажды в храм Исиды доставили запечатанный личной печатью фараона папирус с приказом Нуту, верховному жрецу, мне, Айше, которую теперь звали Оракулом Исиды, и греку Калликрату, чьей обязанностью было осуществлять всевозможные церемонии, помогая мне в моих прорицаниях, явиться ко двору фараона и там объявить ему, каким нам видится исход войны: будущее должно быть открыто нам великой богиней, которой мы служим. Поначалу мы отказались идти, но вскорости получили еще одно письмо, в котором говорилось, что если продолжим упорствовать, то нас приведут силой. Фараон вовсе не желает ссориться с Исидой, сообщалось в послании, но дело не терпит отлагательств, поскольку великие решения относительно великих деяний находятся в прямой зависимости от откровений, поведать которые ему были в состоянии только мы: многие цари и военачальники — союзники Нектанеба — поклонялись другим богам и не могли переступить порог святыни Исиды.
Нам ничего не оставалось, как ответить фараону согласием, пообещав прибыть сегодня же ночью, на восходе луны.
Спешно посовещавшись, мы продумали слова пророчества, допускающие двойное толкование. Общий смысл, однако, оставался для Нектанеба положительным, предрекая фараону победу и подстрекая его к развязыванию войны: мы были убеждены, что так ускорим его падение.
Поскольку слова те так и не были произнесены, я не стану приводить их здесь.
Глава VI.
ПРОРОЧЕСТВО
Во дворец фараона меня несли в закрытом паланкине в сопровождении жрецов и жриц Исиды, облаченных в мантии и распевающих священные гимны. Справа от паланкина шагал седобородый Нут, слева — грек Калликрат, мастер церемоний.
Так мы подошли к дворцу, во внешних дворах которого было полным-полно стражи — греческих наемников; Калликрат прежде командовал некоторыми из них, хотя в гладковыбритом жреце Исиды, облаченном в белую мантию, его никто уже не узнавал. Эти люди внимательно глядели на нас, готовые, казалось бы, к насмешкам и все же побаиваясь; точно так же, как греки, вели себя финикийцы, сидонцы, уроженцы Кипра и прочие, собравшиеся во внешних дворах, словно бы в ожидании великого события.
Начальник стражи приказал эскорту жрецов и жриц дожидаться нашего возвращения в переднем зале, а нам троим — мне, Нуту и Калликрату — предложили проследовать в небольшой пиршественный зал, где угощались Нектанеб с несколькими наиболее высокопоставленными гостями. Среди них были царь Сидона, еще пара царей с Кипра, три греческих военачальника, трое знатных вельмож из Египта и другие. Присутствовали также и дамы царской крови, а среди них одна, мгновенно притянувшая к себе мой взгляд. Она была моложе меня — разница между нами составляла, полагаю, лет десять; высокая, стройная, смуглая и прекрасная, с невозмутимым лицом и ласковым взглядом больших печальных глаз цвета скорее темно-синего, нежели черного.
Едва мы вошли, как я, никогда не упускающая деталей, заметила в этих глазах страх, какой бывает у человека, узревшего возвращение некоего духа из чертогов смерти; заметила я также, как это щедро накрашенное лицо побледнело, а затем покраснело, когда к нему вновь прилила кровь; обратила внимание на то, что грудь молодой женщины под украшенным жемчугом нарядом вздымается так резко, что с нее даже слетел цветок, а коралловые губы красавицы приоткрылись, словно проронив ненароком припомнившееся имя.
Я удивилась: что же, интересно, так встревожило сию царственную особу? Уж точно не моя внешность: я была закутана в покрывало. Я быстро огляделась и заметила, что Калликрат, шагавший слева и чуть позади, внезапно сильно побледнел, сделавшись белым как мертвец и замер на месте, словно обратившись в камень.
— Кто эта царственная госпожа? — шепнула я Нуту сквозь покрывало; о том, что незнакомка принадлежит к царскому роду, я догадалась по диадеме с уреем на ее волосах цвета воронова крыла.
И тут мне припомнилась исповедь, которую я однажды выслушала, восседая на троне богини Исиды на острове Филы. Рассказ о том, как один мужчина полюбил девушку из царского дома Египта и ради нее убил единокровного брата; вспомнила я и о том, что этот исповедовавшийся был не кто иной, как жрец Калликрат. Теперь я поняла все, и, хотя Калликрат для меня был никем, лишь собратом по вере и служению богине, я тотчас возненавидела принцессу Аменарту и почувствовала, что отныне между нею и мною началась вражда нескончаемая, хотя отчего и почему это произошло — я не знала.
Затем взгляд мой упал на мужчину в царском облачении, сидевшего справа от фараона. Это был крупный человек лет сорокапяти, со смуглым красивым лицом и бегающими глазами — одна из кажущихся признаком жизнерадостности черт, которую я, однако, считала не чем иным, как маской, скрывающей сердце, полнящееся злодейскими промыслами. По его расшитой жемчугами пурпурной мантии, роскошным одеждам и головному убору я догадалась, что это, должно быть, Теннес Финикийский, царь Сидона, богатейший, по слухам, монарх на свете, город которого восстал против персов и во время войны с ними присоединился к Египту. Тотчас взвесила я этого человека на весах своего разума и заключила, что предо мною настоящий прохиндей, честолюбивый, трусливый и к тому же — как я судила по обилию всевозможных амулетов на нем — крайне суеверный.
На изучение остальных гостей времени уже не оставалось, поскольку фараон заговорил.
— Приветствую тебя, о Пророчица, — произнес он, поднявшись со стула и кланяясь нам или, скорее, мне. — Приветствую тебя, верховный жрец Исиды, Небесной Царицы, Владычицы Мира. Приветствую и тебя, жрец, главный мастер церемоний. Фараон благодарит вас всех за столь скорый ответ на его призыв, поскольку нынче вечером Египет нуждается в вашей мудрости, возможно более, чем когда-либо прежде за всю свою многовековую историю.
— Благоволи, о фараон, изложить, чего изволишь ты желать от нас, слуг вечной богини, — сказал Нут.
— А вот чего, верховный жрец.
