вас; все, что вы сказали, очень правильно, и я с большим удовольствием сохраню за вами ваше теперешнее положение. Мне нелегко было бы найти и вашего заместителя на вашем двойном посту. Передайте Сазонову, что он может прислать мне доклад о назначении в Берлин его кандидата».
Я не имел никакого понятия, что таким кандидатом состоит С. Н. Свербеев, с которым мне пришлось встретиться впервые, правда для самого поверхностного знакомства, только месяц спустя, а ближе столкнуться с ним — в ноябре 1913 года.
Это был поразительно ничтожный человек, вызывавший только улыбку среди представителей берлинского правительства и закончивший свою короткую посольскую карьеру в июле 1914 года выездом из дома посольства под градом камней, которыми толпа провожала кортеж посольства, покидавший немецкую столицу по случаю объявления войны.
Остается только пожалеть, что на столь ответственный и трудный пост не нашлось более подходящего человека и представлена была государю такая кандидатура. А покойный Сазонов не мог сослаться на то, что он вынужден был [согласиться] на эту кандидатуру в связи с моим отказом, так как мысль о моем назначении принадлежит не ему, хотя он, несомненно, знал об этом и даже скрыл от меня. Мое назначение было подсказано, всего вероятнее, императрицею, которая, несомненно, желала одного — удалить меня из Петербурга, а ее окружающим и тем, кто думал угождать ей, было совершенно безразлично, куда меня сплавить, лишь бы удалить подальше с глаз.
Государь просил меня не распространяться о нашем разговоре, и он остался совершенно неизвестен большинству публики, кроме, конечно, Сазонова, который, как мне показалось, даже остался очень доволен тем, что я отклонил предполагавшееся назначение и очистил дорогу Свербееву.
Мне невольно пришлось после ликвидации вопроса о моем назначении перейти к вопросу о замещении должности министра внутренних дел и спросить государя, кем намерен он заменить Макарова.
«Ваш кандидат, — сказал он, — оказался очень неудачным; авось мой собственный окажется лучше!» — и назвал мне черниговского губернатора Маклакова. Мне пришлось сразу же опять возражать. Я рассказал подробно, насколько обострилось у Маклакова его отношение к земству, к каким выборным фокусам стал он прибегать, насколько участились за последнюю зиму приезды его в Петербург, и какое место занимает он в антураже князя Мещерского, ведущего энергичную кампанию против Макарова именно для того, чтобы очистить место для своего любимца, и насколько будет затруднено мое положение при несомненном стремлении Маклакова идти по указке Мещерского, точки зрения которого так резко отличаются в большинстве злободневных вопросов от моих.
Мои соображения, видимо, очень не понравились государю. Желая найти какой-либо выход из такого положения, он сказал мне:
«Вы ошибаетесь, Владимир Николаевич, я видел неоднократно Маклакова. Это человек очень твердых убеждений, но чрезвычайно мягкий по форме. Он не будет вести никакой политики против вас, потому что хорошо понимает свою неподготовленность и все превосходство вашего авторитета. Позовите его к себе под каким-нибудь предлогом, переговорите с ним совершенно откровенно, и я уверен, что вы быстро сойдетесь с ним, тем более что я дам ему прямое приказание — идти во всем солидарно с вами».
Я так и сделал. Через несколько недель я вызвал Маклакова к себе, имел с ним у себя на даче, на Елагином острове, продолжительную беседу, высказал ему совершенно откровенно мой взгляд на отрицательные стороны его служебного прошлого, на его близость к Мещерскому, на те последствия, которые проистекут из этого рано или поздно, и предложил ему обдумать свое положение и сказать мне открыто и честно, на что я могу рассчитывать.
В этой первой откровенной беседе Маклаков показался мне совершенно искренним. Заявив мне с первого слова, что он вполне признает свою неподготовленность и страшится встречи с Думою и общественным мнением, тем более что знает наперед, что под влиянием черниговских депутатов Дума встретит его очень недоверчиво, если даже не прямо враждебно, — он стал развивать далее, что надеется побороть эти трудности при доброжелательном отношении моем к нему и хочет отдать все свои силы на службу государю, за которого готов отдать даже свою жизнь, если бы это могло дать покой и счастье ему. Об отношениях своих к Мещерскому он был также вполне откровенен. Он сказал мне, что обыкновенно видится с ним в каждый свой приезд, почитает в нем старого человека, преданного по своим убеждениям консервативному строю, но никогда не принимал участия ни в одной интриге не только против меня, но даже против кого-либо из состава правительства, прислушиваясь только к переменчивым взглядам Мещерского или его окружения.
Я обещал передать лично наш разговор государю, но просил его припомнить две вещи из нашей беседы: 1) что он не отказывается от своей близости к князю Мещерскому, а я делаю из этого тот вывод, что, оставаясь в его сетях интриг и наушничества, он неизбежно попадет под его влияние и должен будет разойтись с теми, к кому не лежит сердце этого властного человека, и 2) мое личное положение не играет в этом никакой роли, потому что я не держусь за свое место и был бы рад избавиться от такого положения, в котором большая часть времени и сил уходит не столько на работу, сколько на борьбу со всевозможными течениями. В лагерь Мещерского я, во всяком случае, не пойду, и ему придется сделать выбор между этими двумя крайностями: мною и его покровителем.
У меня осталось совершенно ясное представление, что Маклакову не отойти от Мещерского и наши дороги не сойдутся. Так оно потом и вышло.
Государь вскоре уехал в шхеры. Я получил там только один личный доклад, на котором и высказал откровенно все мои опасения, которых государь не разделил и отпустил меня со словами:
«Вот вы увидите, какого послушного сотрудника я приготовил вам в лице Маклакова».
Лето 1912 года прошло главным образом во всякого рода приготовлениях к выборам в Государственную думу. В числе моих забот по этому поводу видное место занимали всевозможные наседания на меня с самых различных сторон в смысле получения денег на выборную кампанию. Октябристы и националисты конкурировали друг перед другом в доказательствах своей сплоченности и неизбежности подавляющего успеха в выборах при малейшей денежной поддержке со стороны правительства, но наибольшую виртуозность проявили правые организации, предъявившие мне точно
