Заинтересованность государства в качестве подрастающего поколения объясняет вторжение в сферу жизни человека, какой является семейное воспитание несовершеннолетнего. Такая заинтересованность имела место, как только возникло государство Российское. Она меняла способы своего выражения, в числе которых находились и нормативные акты, где так или иначе закреплялись правила, предназначенные для семейного воспитания детей. Но неизменной оставалась их направленность: государственная защита осиротевших детей, усиление родительского авторитета, что сочеталось с обязанностью выполнять родительский долг. Так постепенно из века в век формировались передаваемые из поколения в поколения нормы поведения, связанные с семейным воспитанием. Постепенно они превратились в национальные традиции. Но одни из них канули в вечность, утратили свой смысл, привлекательность, другие – получили признание. Вот почему знание прошлого содержит много поучительного, позволяет отобрать в массе исторического материала полезное для нашего непростого времени. Именно поэтому в процессе совершенствования действующего семейного законодательства имеет смысл учитывать заслуживающие внимания российские традиции, связанные с семейным воспитанием. Знакомство с ними позволит определить, что стоит заимствовать из богатого прошлого, а что «сдать в архив».
В пору, именуемую Древняя Русь, когда еще не существовало государства в современном понимании этого слова, о нормативном регулировании семейного воспитания говорить не приходится2. Но о послушании детей родителям упоминалось еще в далеком прошлом. О послушании детей отцу и матери делалось упоминание даже в первоначальных летописях3.
После крещения на Руси (998 г.) отношения, связанные с детьми, регулировались как старинными обычаями, так и нормами канонического (церковного) права, Русской Правдой и Кормчей книгой4.
Русская Правда содержала правило: дети холопов приравниваются к приплоду скота5. Но в старину к ним относились «снисходительно»6. Церковь в своей деятельности руководствовалась главным образом нормами византийского права, которые вошли в так называемые Кормчие книги, впитавшие в себя православные каноны7. Однако она была бессильна бороться, например, с массовым бедствием того времени – продажей родителями из-за голода своих детей «приезжему гостю»8. В отдельных случаях их продавали «вне этих обстоятельств»9. Естественно, в ту давнюю пору правовых проблем, связанных с семейным воспитанием детей, не возникало и не могло возникнуть. Можно говорить лишь об их положении в обществе далекого прошлого. Тем не менее после введения христианства «святость родительской власти ограничилась», родители уже не имели права ни на жизнь, ни на свободу своих детей10. Но в Кормчей книге эта власть приравнивалась «наравне с властью господина над своими рабами»11, отчего проблемы их воспитания не возникали вовсе.
Таким образом, в пору, когда не существовало единого Московского государства, каналы воздействия на семейное воспитание детей были специфическими. Среди них выделялись всевозможные поучения, исходящие от великих князей. Одни из них посвящались простому человеку, должны были регламентировать его жизнь и поступки. Другие – «иному кому». К числу первых относились поучения, направленные «против пьянства, обжорства, излишеств и языческих пережитков»12. Ко вторым – не только князья, но и те, для кого предназначалась «краткая гигиена личной внутренней жизни», что имело прямое отношение к семейному воспитанию детей, поскольку речь шла о таких поучениях, как: цени труд; молчи «при старых», слушай премудрых; не свирепствуй словом, много не смейся, научись «языку удержанию», «уму, смирению, телу порабощению»; «понуждайся на добрые дела, не льсти, терпи»13. Но уже в далеком прошлом отношение к детям, потерявшим почему-либо родителей, совпадало с христианским мировоззрением, способствовало формированию иного к ним отношения14. Однако оно основывалось на религиозных, моральных побуждениях, рассматривалось как богоугодная акция15.
С образованием единого Московского государства благодаря объединению разрозненных княжеств дети, как и прежде, находились под властью обычного и церковного права, что нашло свое отражение в выдающемся историческом памятнике, именуемом Домострой. С одной стороны, он представлял собой описание быта русского человека, с другой – «дидактическую поэму»16, содержащую наставления «о богоугодном устройстве жизни». Это было уже государственное предписание «как жить православным христианам в миру с женами и детьми, и домочадцами»17. В тексте Домостроя прослеживалось несколько направлений теперь уже государственного регулирования семейных отношений по воспитанию детей: во-первых, повторяющаяся веками церковная заповедь о почитании родителей, во-вторых, содержащее призыв к родителям строго наказывать своих детей, в-третьих, не допускать такой родительский грех, как «небрежение» к своим детям. За этот грех родителям предстоит «ответ дати им самим за дети своя в день страшного суда»18.
Идеи Домостроя нашли свое отражение в Стоглаве (истории права), ст. 36 которого называется «О наказании чад своих», где сказано: «Так же и юных детей своих наказуйте и учите страху божию, чтобы жили в чистоте и в покаянии и в прочих добродетелях. А сквернословие бы и предисловие никогда не именовалося»19.
Первый в истории России систематизированный закон – Соборное уложение 1649 г. царя Алексея Михайловича, пытавшегося объединить церковное и светское право, – содержал целый ряд правил, касающихся детей, их воспитания родителями. Теперь родителям предоставлялось право продавать своих детей в холопство «или в крестьяне вместе с собою»20. Кроме того, это Уложение закрепляло неограниченное право отца и матери по отношению к своим детям, что отражало предписания, продиктованные церковью. В то же время в его тексте не было четкого ответа на вопрос о двойственности родительской власти. По мнению М. Ф. Владимирского-Буданова, родительская власть принадлежала обоим родителям, поскольку распоряжаться брачной судьбой своих детей могли не только отцы, но и матери21. А. И. Загоровский считал, что двоевластие родителей в далеком прошлом «может быть принято только с оговорками»22. Что же касается названия «незаконнорожденный», то теперь оно, с точки зрения церкви, считалось позорным, а незаконные связи преследовались церковью самым жесточайшим образом.
Таким образом, вопросы, казалось бы сугубо правового свойства находились под влиянием религии, а проведение четких границ между церковным и светским правом было еще затруднительно. Но в некоторых случаях можно было, например, прибегать к нормам светского права, исходящим от государства. Так, дети лишались права обращения в суд с челобитными на родителей и подлежали за это торговой казни с последующей выдачей их родителям23.
В Московском государстве осиротевшие дети, как и прежде, были предметом особого внимания. Забота о них осуществлялась по-разному. Их отдавали в монастырь, в зажиточные дома, где благочестивые отцы семейств их воспитывали и обучали, а по достижении совершеннолетия отпускали. Подобное устройство осуществлялось, как правило, «на общественных началах». А крестьянские дети, «оставшись без родителей своих» поступали на воспитание или родственников, или посторонних людей вместе со своим имуществом»24. Но уже в середине XVII в. получила свое дальнейшее развитие концентрация призрения таких детей в руках гражданской власти. Были созданы приказы, занимавшиеся призрением бедных и сирот.
В 1682 г. был подготовлен проект указа, где впервые ставился вопрос об открытии для нищих безродных детей специальных домов с целью обучения их грамоте и ремеслам, наукам, которые «зело и во всяких случаях нужны и потребны»25. Этот проект как бы завершал эпоху, когда зародилась идея государственного призрения, в основе которой лежали «нужды государства и забота о пользе населения»26, а не соображения, связанные со спасением души. Вместе с тем подобного рода устройство осиротевших детей при необходимости заменяло передачу сироты в семью. Из-за нехватки рабочих рук государство рассматривало его как будущего работника. Поэтому оно отдавало осиротевших детей частным лицам или церковным учреждениям, позволяя им пользоваться бесплатным трудом своих воспитанников, что рассматривалось как наиболее примитивная форма заботы общества и государства о малолетних, оставшихся без семьи27. В иных случаях оставшийся без родителей ребенок «бил челом во двор к лицу, согласившемуся взять его к себе», чем обеспечивал свое пропитание28. Здесь еще нет места процессу систематического целенаправленного воздействия на духовное и физическое развитие личности ребенка, то есть его воспитание в современном его понимании. Но имел место процесс превращения несовершеннолетнего в бесправного работника, в чем также было заинтересовано государство, и его заинтересованность удовлетворялась существующим порядком вещей, а не специальными нормативными актами.
