«Ах, вот ты как…» — мысленно произнес я и схватил наглеца за портупею, дернув на себя так, что он мигом оказался в моих объятьях:
— Смирно стоять! Кругом! Под трибунал! Распустились!
Но гад мгновенно вырвался, отскочил на шаг, поправил ремни и… припустился прочь.
— Куда?! — закричал я вслед, но молодчик уже скрылся в одном из кабинетов.
Тогда я пошел наугад. Но уже через минуту меня окружили высыпавшие невесть откуда жандармы. Они оттеснили меня к стене, причем поручик тот, тоже оказавшийся среди них, размахивал — ни много, ни мало! — внушительных размеров револьвером и громче всех требовал свалить меня с ног, связать и сволочь в камеру: камеры ведь тут же, под боком, находились!
Честно признаюсь: я струхнул. Вот ведь какая штука: сколько раз на бандитов ходил, сколько в опасных засадах бывать доводилось, сколько смерти на своем веку перевидал, а к такому повороту событий не оказался подготовлен! Да и как к такому подготовиться можно? Разбой средь белого дня — и тот не ошеломил бы меня больше!
— Господа, господа! — залепетал я. — Вы что: умами тронулись?
«Молчать! Смирно стоять!» — явно передразнивая меня, процедил поручик и принялся меня обшаривать: самым натуральным образом!
— Что вы делаете?
«Молчать!»
Из моих карманов извлекли портсигар, бумажник, мой собственный револьвер и, наконец, адресованную Самойлову записку.
«Так-так-так… что это у нас тут?» — поручик увидел адрес и явно заинтересовался.
В собственные руки… Его превосходительству… Заварушка…
«Откуда это?»
Я не ответил.
«Где взял?»
Негодяй перешел на «ты», но и это я проигнорировал, решив, раз уж мир сошел с ума, принять сие прискорбное обстоятельство молча.
«Не советую запираться!»
Мерзавец чуть отступил и замахнулся…
— Замахнулся?! — одновременно вскричали все мы: получилось хором и громко.
— Клянусь, господа! — Михаил Фролович вскинул правую руку к сердцу. — Клянусь! Еще мгновение, и он бы меня ударил!
— Невероятно!
— Это еще мягко сказано… я сам не поверил своим глазам!
— И?
— Обошлось.
Чулицкий вздохнул.
— Одумался?
— Вот еще! Просто, — еще один вздох, — на мое, по-видимому, счастье за спинами этих молодчиков раздался требовательный голос:
«Что здесь происходит?» — вопросил некто, невидимый мне.
Жандармы, как один, обернулись и расступились. Перед нами — собственной своею персоной — стоял Самойлов.
«Что здесь происходит?» — повторил он.
«Взяли злоумышленника!» — отрапортовал поручик. — «Проник с оружием…»
Подлец вытянул ладонь, удерживая на ней мой собственный револьвер.
«…угрожал! Требовал вас, ваше высокопревосходительство! Божился, что тотчас застрелит!»
— Вы лжете! — закричал я.
Самойлов перевел взгляд с поручика на меня и, нужно хоть в этом отдать ему должное, побледнел от гнева:
«Ополоумел? Какой злоумышленник?! Это же Чулицкий!»
Поручик нагло окинул меня взглядом и отчеканил:
«Не могу знать, ваше высокопревосходительство! Вломился. Лично мне нанес побои. Оборвал портупею. Едва не завладел моим табельным оружием…»
Самойлов побледнел еще больше, велев страшным, придушенным шепотом:
«Да ты никак пьян? А ну — дыхни!»
Поручик дыхнул.
Тогда Самойлов с полной растерянностью уставился уже на меня:
«Трезвый… что здесь происходит? Зачем вы напали на моих людей?»
У меня голова пошла кругом. Ноги подкосились. Если бы меня не подхватили под руки, я, вероятно, опустился бы на пол.
«Ну?» — тон Самойлова снова стал требовательным, но теперь уже не в отношении его спятивших от безнаказанности людей, а ко мне самому. — «Немедленно объяснитесь!»
— Александр Александрович!
«Ваше высоко…»
— Александр Александрович! — перебил я Самойлова. — Да что же это! Дело у меня до вас! Илью Борисовича Некрасова знаете?
Самойлов вздрогнул и как-то воровато оглянулся вокруг.
«Ну! Причем тут Некрасов?» — быстро подступил он ко мне вплотную, отстранив поручика и понизив голос.
— Убили его. Зарезали!
«Как — зарезали! Когда?»
— Минувшей ночью.
«Где?»
— В гимназии Видемана.
Самойлов нахмурился, что-то соображая. Затем он вновь отступил от меня:
«Зачем же вы ко мне явились?»
— Но…
«Зачем, я вас спрашиваю? Какое это ко мне имеет отношение?»
Поручик кашлянул, привлекая к себе внимание:
«Ваше высокопревосходительство…»
«Чего тебе?» — Самойлов недовольно посмотрел на поручика.
«Записка… вот».
Подлец протянул генералу отобранную у меня записку. Тот развернул ее, быстро прочитал, опять побледнел, превратившись лицом в подобие бледной немочи, сунул записку в карман и, схватив меня за рукав, стремительно вытащил из окружения жандармов:
«Разойтись!» — приказал он.
Жандармы повиновались.
«Следуйте за мной! Живо!»
И мы пошли по коридорам, минуя один кабинет за другим, пока, наконец, не пришли к собственному кабинету Самойлова и не заперлись в нем.
«Садитесь», — кивок на стул подле стола.
Я сел.
«Рассказывайте!»
Я рассказал.
Самойлов выслушал, не перебивая, но становясь все более мрачным буквально на глазах. Едва я закончил, он взялся за телефон.
«Наконец-то, — подумал я, — хоть что-то прояснится!»
Но не тут-то было!
Самойлов, заметив, что я внимательно за ним наблюдаю, поместил трубку обратно на рычаг, так и не совершив вызов:
«Вы можете быть свободны, господин Чулицкий!» — бросил он мне, глядя на меня с недобрым прищуром.
— Но Александр Александрович! — потребовал было я.
Самойлов тихонько стукнул кулаком по крышке стола и повторил:
«Вы можете быть свободны, господин Чулицкий».
Я не тронулся с места.
«Ступайте!»
Рука Самойлова потянулась к кнопке звонка.
Я, сообразив, что в следующий миг заместитель шефа вызовет жандармов, поднялся со стула и двинулся к двери.
— Напрасно вы так, Александр Александрович!
И вдруг — уж и не знаю: не показалось ли мне — по лицу Самойлова скользнула тень сомнения и чего-то, что я принял за выражение раскаяния.
Раскаяние — не раскаяние, но генерал тоже поднялся:
«Ступайте, ступайте, Михаил Фролович», — произнес, уже не приказывая, он. — «Поверьте: вам здесь больше нечего делать!»
Я — ошеломленный даже больше, чем давешним нападением на меня — кивнул и вышел восвояси.
Что делать дальше, лично мне — скажу откровенно — было неясно. Я вернулся к себе на Офицерскую и попытался дозвониться до Можайского… — Чулицкий вновь покосился на его сиятельство, но тот никак на взгляд не отреагировал. — В конце концов, мы вместе разрабатывали план, и вот — буквально на глазах — весь этот план летел в Тартарары, тем более что мне донесли и о выходке Вадима Арнольдовича…
Теперь Чулицкий посмотрел на Гесса. Вадим Арнольдович понурился.
— …в результате которой мы получили еще один труп совершенно непонятной природы и задержанного явно до времени Молжанинова.
— Не до времени, — Гесс.
— Теперь-то мы знаем это, — кивнул Чулицкий, — но тогда… Что мне оставалось? Я, что называется, рвал и метал! Можайского на месте не было… Впрочем, разумом я понимал, что он — исходя из нашего же плана — и не должен был прохлаждаться в участке, но… Вы понимаете! То обстоятельство, что я буквально оказался отрезан от всех и не имел ни малейшего представления о том, кто и где находился и чем занимался, бесило меня так, что один из моих чиновников для поручений — вы его знаете, господа, Лукащук…
Я припомнил: хитроватый малоросс, порою бесивший своей навязчивостью.
— …перепуганный моими припадками, послал в аптеку за каплями и чуть ли не силой заставил меня проглотить половину флакончика!
Чулицкий — едва-едва, бледной тенью — улыбнулся.
— Снадобье меня немного успокоило. А может, просто оглушило. Но ненадолго. Вскоре появился Сергей Ильич…
Инихов тоже улыбнулся.
— …и рассказал мне такое, что я снова взбесился!
— Немудрено! — Инихов развел руками. — Если бы я знал о том приеме в жандармерии, который… В общем, если бы я знал, не стал бы рассказывать о собственных злоключениях. Но я не знал и рассказал.
— Да.
Инихов и Чулицкий — вдвоем, не сговариваясь — воззрились на Митрофана Андреевича. Брант-майор покраснел.
— Да. — Повторил Чулицкий. — Рассказал. И это стало последней каплей!
— Господа, господа…
Митрофан Андреевич смущенно погладил усы. Чулицкий, однако, только рукой махнул:
— Полно! Теперь-то уже что? А в ту минуту я взвился с навязчивой мыслью: «Что, — билась эта мысль в моей голове, — все эти люди о себе возомнили? Кто дал им право издеваться над сыском?»
