Попову нельзя было отказать в логике. Даже Омелин склонил голову, призадумавшись.
Кострицын вышел из себя.
— Да он, этот ваш Баталин, либо разболтан до предела, либо вообще больной! — выпалил он. — Вместо того чтобы думать о пресечении нарушений, вы вздумали выгораживать виновника!
— Я попросил бы разговаривать со мной так, как требуется по службе, — заметил Попов.
— Надо гнать таких из авиации! — не слушая командира эскадрильи, продолжал Кострицын, — Вам известно, что он во время полетов песни поет, стихи сочиняет? У вас в воздухе есть время петь? Нет? И у меня нет, и ни у кого нет! Он и вас и всех нас подведет под монастырь! Он на нашу голову инспекторов нашлет, а нашу часть, как вы знаете, должен посетить маршал! Кого вы защищаете, товарищ майор?
— Никого, товарищ подполковник. Летчик Баталин в защите не нуждается: он не останавливал двигателя. Капитан Омелин может не знать, но вам превосходно известно: конструкция рычага управления двигателем на нашем истребителе исключает непреднамеренное перемещение его в положение «стоп». Это проверено экспериментально. И я хочу разобраться объективно…
— Это не объективность, — прервал его Кострицын, — это объективизм! Вы защищаете честь мундира!
* * *На разборе полетов, выслушав мнения по поводу предпосылки, командир полка сказал:
— С выводами спешить не будем. Техники разбирают двигатель. Послушаем, что они скажут.
Сердюков велел остаться командирам эскадрилий и их заместителям. Летчики разошлись.
Попов связался по телефону с ефрейтором Юрчишиным.
— Я не говорил, что скорость была завышена, товарищ майор, — ответил удивленный Юрчишин. — Я сказал товарищу подполковнику: мне показалось, что кто–то прошел над нами быстрее обычного.
И тут Кострицын передернул!
С первых дней пребывания Баталина в полку у него не сложились отношения с Кострицыным. Началось с торжественного построения. В то утро Сердюкова вызвали в штаб округа, он поручил провести церемонию заместителю. Кострицын, намолчавшись, увлекся речью так, что заскучали и «старички» и новички. Попов отметил про себя: как важно уметь говорить коротко и ясно!
Неожиданно Кострицын умолк и остановил взгляд на Баталине.
— Что вы сказали рядом стоящему, лейтенант?
— Сказал, горы красивые, товарищ подполковник.
— Вам что, надоело меня слушать?
— Нет, пожалуйста… — Баталин смутился.
Многие едва сдерживали улыбки.
— У вас, лейтенант, будет еще много времени любоваться горами!
Нет, не забыл подполковник того построения!
Баталина в гостинице не оказалось. Дежурная, пожилая женщина, спросила Попова:
— Вы не Алексея, случайно, ищете?! Он вам записку оставил.
«Юр. Алексан.! — прочитал Попов. — Я у Логинова. Бат.».
Дом Логинова, командира звена, как и большинство домов в городке, был построен на две семьи. Палисадники, небольшие огороды, несколько фруктовых деревьев, три–четыре ряда виноградных лоз под проволочной сеткой. Многие соорудили душевые кабины: четыре столба, мешковина, списанный подвесной бак из–под топлива.
Логинов долго ждал очереди на бачок, дождался и получил. Он позвал на помощь товарищей. Работа во дворе кипела. Сам Валерий Логинов, Мохов и Лапшин тесали столбы. Баталин долбил ломом ямы.
— Вижу, помогать не надо, — сказал Попов. — Народу целая рота.
— Почему не надо? — живо отозвался хозяин. — Досок для настила нет, а Шевченко обещал. Сходил бы принес.
Логинов ловко орудовал топором. Стружка не падала на землю, а завивалась спиралью. Бревно оставалось гладким, словно по нему провели рубанком. Логинов был родом из костромской деревни, а вот Тарас Лапшин из сальских степей, и топором орудует так, будто собирается столб перевести на дрова.
— Так ты пойдешь за досками, нет?
— Пойду, но с Алексеем. Поговорить надо.
Логинов понимающе кивнул. Баталин бросил лом. Улица пустынна. Промчалась на велосипедах стайка ребятишек, — пыль и снова тишина.
— А ну–ка, Алешка, по совести: ставил ты РУД на «стоп» или нет?
— Да нет же, Юрий Александрович! — горячо заверил Баталин. — Я, если хотите знать, когда перевел на малый газ, еще посмотрел: точно, «мал. газ». Какой мне смысл врать? Так и так предпосылка. Стал бы я терпеть, чтобы у меня двигатель разбирали! Я летать хочу, Юрий Александрович.
— «Мал. газ», говоришь… Времени у тебя было в обрез, могло показаться.
— Нет, Юрий Александрович, хорошо помню: малый газ.
— Омелин мужик толковый, но не знает он одного: если перевести РУД на «стоп», на схеме не будет того излома. Излом потому и получился, что ты перевел рычаг на уменьшение оборотов. Но почему же остановка, черт бы ее побрал?
— Не знаю, — ответил Баталин, глядя под ноги. — Сам думаю и удивляюсь.
— Ладно, будем искать. Но это счастье, что перед тобой полоса была! А случись такое в зоне, на маршруте? Над горами летаем! Вот почему надо обязательно найти причину.
— Техники найдут. Шевченко пригласят, он докопается.
— Слушай–ка, а что ты там рифмовал в полете: «Тараска» — «аска»?
— Да это Лапшин чуть в зону ко мне не влез, я и пригрозил: погоди, Тараска, будет тебе встряска!
— Гм… А кое–кто считает, что ты стихи в зоне сочиняешь. Поостерегись!
* * *В сумерках с реки вернулись жена Логинова Катя и шестилетняя дочь Маринка.
— Первое разогреть? — спросила Катя.
— Давай сразу второе, — ответил муж.
Щелкнула дверца холодильника, Катя поставила на стол бутылку водки. Хозяин принялся разливать. Свою рюмку Баталин отставил.
— Я — пас.
— А тебе–то как раз и не мешало бы!
— Завтра в штабе разговор предстоит. Кострицын учует.
— Молоде–ец! — одобрил Логинов и обратился к жене: — Присядь, подруга жизни. Устала?
— Я лучше пойду Маришке почитаю, ведь вы сейчас начнете про полеты–самолеты говорить. А потом еще и кофе запросите.
— Как пить дать!
— А кто будет готовить?
— Ясное дело, ты.
— За это я тебе утром рубашку не выглажу.
— Понесешь наказание!
Катя была права: разговор шел о служебных делах.
— Ты, Алексей, особенно не переживай, — наставлял Логинов. — Держи хвост морковкой. На первых порах у всех что–нибудь случается. И у меня было, у Юрия вот да и у самого Кострицына. Хороший был мужик, но почему–то забывать об этом стал. А — был!
— Кофе нужен? — послышался из кухни голос Кати.
— В самый раз!
— Ты, Валера, супругу не в лотерею выиграл?
— Где уж, Юра, такую выиграть! Такую искать надо. Искать да искать, тогда и повезет.
В темноте хозяева провожали гостей. В свете фонаря увидели: высокий мужчина в форме вышел из калитки на той стороне улицы и скрылся в ближайшем переулке.
— По–моему, Кострицын, — тихо произнес Тарас.
— Ну и что? — спросил Мохов.
— Окна были открыты. Он мог нас слышать.
— Ну, о нем–то мы как раз хорошее говорили!
— Все равно скажет: пьянствовали.
— Это он от врача вышел. Что бы значило?
— Может, заболел?
— Завтра узнаем.
* * *Попов пришел в свою холостяцкую квартиру, включил свет, открыл окно и лег с книгой на диван–кровать. Не читалось.
Когда он с женой приехал сюда, Наташа воскликнула:
— Это ужас, Юра! Куда ты меня завез? Кошмар!
Через два месяца прилетел ее отец. Он молча прошел в кухню, открыл холодильник — пусто. Посуда немытая, стол с утра не прибран. Крутой характером отец Натальи взбеленился.
— Мерзавка! Ты знаешь, как летчику нужно питаться, как отдыхать?
Уехал он на другой день, сказав зятю:
— Прости! Не сумел я ее воспитать, проморгал где–то. Не годится она в жены.
Наталья всплакнула. А на другой день вернулся Юрий с аэродрома — нет жены. Дверцы шкафа нараспашку, вещи раскиданы. Уехала.
Ворвался Логинов.
— Слушай, Сердюков машину дает. Говорит, нагоните автобус в городе.
Юрий даже не спросил, откуда друг знает о случившемся: в городке всегда всё знают.
— Не стоит, Валера.
Утром Сердюков вызвал Попова, Логинова, инженеров и техников.
— Итак, что же с двигателем одиннадцатого?
— Пока ничего особенного не обнаружено, — ответил заместитель командира полка по ИАС подполковник–инженер Крушилин.
— А что обнаружено «неособенного»?
— Небольшое сужение маслопроводов лобового картера, — доложил инженер первой эскадрильи Сливкин.
— Думаете, это могло быть причиной остановки двигателя?
— Пожалуй, нет, — крайне осторожно ответил Сливкин. — Некоторые из деталей мы уже прокачали керосином — загрязнение минимальное.
— Что еще обнаружено?
— Трещина в жаровой трубе.
— Из–за трещин двигатели не останавливаются. Ваше мнение о причинах предпосылки?
