– Еще раз услышу про блин с ваксой, не выйду на пострашилки, – набравшись храбрости, оскорбленно заявила я. – Сами себя устрашайте. А хотите обзываться, можете красиво кричать «Элина-балерина».
Кто ж откажется от пострашилок? Я обставляла страшные истории, как моноспектакли. О мертвой руке с роковым перстнем. О зловещем незнакомце, коварном душителе девушек. О фиолетовом тумане, из которого выплывали дрожащие призрачные тени тех самых задушенных девушек. Никакой халтуры! Полностью овладев аудиторией, я на разные голоса с устрашающими модуляциями молола об ужасающе ужасных ужасах. Меня несло по волнам фантазии. У слушателей шел дым из ушей плюс ночные кошмары с возможным энурезом. Прелестная картинка, радующая глаз взрослых: девочка из хорошей семьи рассказывает деткам сказки. Мозги деток взрывались, как попкорн на горячей сковородке.
Вещая о блуждающей перчатке, я нагнетала обстановку, применяя реквизит: незаметным движением руки роняла заранее припасенную папину кожаную перчатку и загробно-замогнильным голосом взвывала:
– Вот она, черная перчатка. (Пауза). И откуда она взялась???
Рассудка можно лишиться! Уставившись на невесть откуда взявшуюся перчатку, все деревенели от напряжения и, намертво приклеившись к лавочке, боялись пошевелиться.
– Откуда этот запах? (Пауза). Пахнет покойником. Чувствуете?
Перчатка источала удушливый запах формалина (фокус-покус, ловкость рук и никакого мошенничества). Поглядывая на кота Таньки Дюндиковой, я прикидывала: может, сказать, что он – агент враждебных цивилизаций? Черный, одноглазый и выглядит, как сатана в котовом обличье. Телепатически учуяв направление моих мыслей, кот Циклоп умоляюще скосил единственный глаз: если мои бредни услышат коровы, они с перепугу перестанут давать молоко. Кто ж тогда выдаст ценный продукт? Ладно, оставлю кота в покое. Кроме котов, есть еще собаки, которые воют. Главное, не снижать накала.
– Вы слышите, как воет собака? Она предвещает силы зла. Посмотрите на звезды. Видите черные дыры? Когда звезда сгорает, она превращается в черную дыру. Оттуда инопланетяне посылают электромагнитный сигнал.
Захотят услышать, услышат. Захотят увидеть, увидят. Теперь – финальный аккорд (главное, не сорвать голос):
– А вдруг инопланетяне ка-ак притянут нас межпланетным магнитом!!! И захватят в плен?! (Пауза). А вдруг прямо сейчас, сию минуту из черной дыры по недосмотру выпадет метеорит, шлепнется на землю, накроет нас с головой, и мы все коллективно погибнем?!
На небе крошечными бриллиантиками мерцали звезды, наглядно подтверждая всю эту чушь. Если была перчатка, почему не быть всему остальному?
Приговоренные к смерти пулей мчались по домам. Шизопевтический сеанс окончен. Спокойной ночи, дорогие малыши! Будете вести себя хорошо, завтра получите продолжение убийственных экспериментов на вашей психике. Постарайтесь не «наловить рыбки» в кровати. И забудьте навсегда обзывалку про блин с ваксой и гуталином!
«Трудовой процесс учит ребенка познавать самого себя, измерять свои собственные силы и способности». (Н. К. Крупская)
Направляемая маминой железно-педагогической рукой, я росла примерной девочкой без вредных привычек-«короедов». Прилежно училась, активно участвовала в школьной самодеятельности. Думала о Родине больше, чем о себе. Усердно собирала макулатуру с металлоломом, вникая в задачи, поставленные перед молодежью. Благодаря моей наводке наш класс перевыполнил норму по сдаче вторичного сырья. Мы сдали на металлолом железную кровать дяди Вани Шпыгуна, без всякой (по нашему мнению), пользы ржавеющую во дворе. А поскольку под кроватью дядя Ваня складировал газеты «Правда», «Труд» и «Известия», то вместе с металлоломом (в виде дяди-ваниной кровати) мы сдали и макулатуру (в виде дяди-ваниных газет). Лишенный удовольствия перечитывать газеты на свежем воздухе, полеживая на кровати, дядя Ваня смирился с этой утратой.
Стране нужны были железо и бумага, а еще стране нужна была помощь в сельскохозяйственном труде. К моему глубочайшему сожалению, я ничем не могла помочь стране в сельскохозяйственном труде. Более того, меня нельзя было и близко подпускать к сельскохозяйственному труду! Я не вписывалась туда, как не вписывается астролябия в акционерное общество любителей живой природы. Я не отличала полезные растения от сорняков, помидорные кусты от картофельных, свекольную ботву от кукурузной.
Однажды я, дитя асфальта, перепутала растительные культуры и выполола полтора километра огурцов. А все потому, что инструктирующая нас колхозница, не поверив в мою сельскохозяйственную безграмотность, опрометчиво приказала:
– Чего стоишь? Не придуривайся. Поли давай.
На прополке, когда стройными рядами весь класс шел вперед бороться с сорняками, я, с трудом удерживая в музыкальных руках сельхозинвентарь, двигалась в обратном направлении. Задом наперед. По-другому, хоть убейте, не получалось. Может, отступая назад, я хотела видеть результаты своего труда? Может, опасалась наступить на эти самые результаты, чтобы не растоптать аграрную программу? Вот почему наши колхозы постоянно оставались без урожая.
У меня не с того места росли руки к сельскохозяйственному труду, так нужному Родине. Хотя, согласно анатомии, мои руки росли не с того места, о котором вы подумали, а с того, откуда надо. А откуда надо, написано в анатомии человека. Изучая анатомию, мы помогаем обществу: возможно, я хорошо бы управилась с техникой в виде газонокосилки?
Все население бывшего СССР, включая врачей и учителей, профессионально-автоматически орудовало граблями, сапками, тяпками, поднаторев на прополках и субботниках. Все нормальные дети, выросшие в стране счастливого детства, хотели (или говорили, что хотят) стать космонавтами, передовыми доярками, артистами, врачами и учителями. Сельское хозяйство было важнее всего этого: врачи, учителя, инженеры, – все помогали сельскому хозяйству. Я беспринципно мечтала работать на кондитерской фабрике контролером качества и есть конфеты, сколько захочу. Ах, пряничный домик с мармеладно-шоколадными ставнями! Такая мечта считалась неприличной. Со временем я научилась благоразумно помалкивать, заклеив рот воображаемым пластырем.
Дорогие дети, будущие взрослые! Если бы мечты молниеносно сбывались, к чему же тогда стремиться? Преодолевая преграды навстречу мечте, помните о непредсказуемых последствиях «сбычи мечт». Как у дедушки Ленина, который мечтательно твердил: «Мечты двигают прогресс. Величайшая мечта – социализм».
Иногда, устав от собственной непогрешимости, я позволяла папочкиным генам-короедам размяться, погулять по дереву: движение оживляет. С видом человека, всецело поглощенного уроками (учеба – главная цель в жизни, нет ничего главнее), я прижимала градусник к горячей лампочке от включенной настольной лампы. Температура на поджаренном градуснике взлетала, как пришпоренная лошадь. Аккуратненько сбив ее (температуру, а не лошадь) до 37.3, я предъявляла градусник маме.
Главное – не испортить кадр. Я делала лицо, как у тети Мары, которая вся такая больная, хваталась за горло для пущей достоверности и, обреченно шмыгая носом, гундосила:
– У бедя дасборг. Я дебдожко больдая.
Срабатывало безотказно. Больной ребенок – на особом положении. Мама бросала свой менторский тон, становилась живой и мчалась на кухню взбивать гоголь-моголь, проронив магически-категорическое:
– Ты – не немножко больная. Ты хорошо больная. В школу ты, конечно, не пойдешь!
Кто ж станет возражать? Никаких возражений. Если от школы периодически не отдыхать (особенно перед контрольной по математике), можно поехать крышей. Я повиновалась беспрекословно! Шея ребенка обвязывалась теплым шарфом. Ребенку выдавалась внушительная порция гоголя-моголя. Расстроенная мама шла на работу, а бедный больной ребенок со здоровым интересом извлекал хорошую книгу потолще.
Я обожала не ходить в школу. Училась я хорошо, но математика… С математикой у нас была взаимная невзлюбовь, но об этом – потом.
«Сложивши крылья, трудно лететь и самому орлу». (Г. Сковорода)
И почему я не красавица, как Быстрицкая? Вот бы стать роскошной принцессой с огромными, в пол-лица, глазами, с длинными златокудрыми волосами. И без прыщей на лбу… Стоп! Мечтая, важно не переборщить. Глаза в пол-лица – явный перебор. Вдруг выпадут, не удержавшись в глазницах, да шлепнутся оземь, как тот метеорит?! У меня и свои глаза ничего. И волосы тоже. Изучая в зеркале очередной гигантский прыщ, я терпеливо ждала, когда из гусеничной серости выпорхнет прекрасная бабочка. Тогда все мальчики, сраженные моей дивной красотой, сдохнут от любви, укладываясь штабелями у моих ног. И среди них – ОН.
