Впрочем, Витька бы нес и меня, и портфель, только кто ж ему даст? Витька был всегда.
Я была объектом Витькиной любви с детского сада. Под бдительным взором воспитательницы Ираиды Максимовны, между играми в «ручеек» и «третий лишний», мы умудрились договориться о планах на совместное светлое будущее. Предусмотрели все. Когда вырастем, поженимся. У нас будет двое детей – мальчик Валера и девочка Зина. Будем любить друг друга до гробовой доски, никогда не расстанемся…
В детском саду все шло по задуманному. Мы с Витькой прекрасно ладили, даже вывели новую породу жареных рыб в подарок на день рождения Витькиной маме. Ожидая гостей, именинница купила ведерко небольших «ладошечных» карасиков, почистила-пожарила, красиво разложила в глубокой миске и поставила в летней кухне.
Витька не терпел речную рыбу из-за множества костей, я вообще питалась одним воздухом, но хвостики и плавники – другое дело! Карасёвая пирамида привлекла мое внимание:
– Вить, а ты знаешь, какие вкусные у рыбок плавники и хвостики? Хрумчат, как сухарики! Попробуй, класс!
Витька попробовал. Одну, вторую, третью…
– И правда, здорово! Ну, давай еще по одной, и все, а то мамка заругает. Она на расправу скорая!
– Вить, а чего ей ругаться? Мы их на самый низ положим, она и не заметит.
Мы с хрустом и с превеликим удовольствием избавляли рыбок от хвостиков и плавников. Обгрызенные рыбешки перекочевывали вниз, сверху – целенькие, хвостато-плавниковые. Шикарная композиция!
Моя еврейская голова предприимчиво выдала новое рацпредложение:
– Слушай, Вить, абсолютно незаметно, как так и надо! А давай все хвостики съедим? Пускай рыбешечки будут одинаковые, овальненькие. Гости подумают, что это – особая порода рыб, а? Бесплавниковая и бесхвостая! Но прежде, чем подумать, гости напьются, потом начнут песни петь. И никто не догадается…
Эффект от новой породы получился со счастьем на место, которое величают мягким. Дедушка говорил: «С нахесом тухеса». За «нахес тухеса» – счастье мягкого места – тоже борются, как за правое дело, но наши старания недооценили. От новой бесплавниково-бесхвостой породы ни гости, ни Витькина мамаша, ни Витькин папаша не пришли в восторг. Витьке досталось, как всегда. Его надранные уши, увеличенные вдвое, пылали, как пионерские галстуки. В ход пошел даже шланг от стиральной машины, применявшийся Витькиными пролетарскими родителями как средство воспитания. Я чинно ходила с бело-розовыми ушками. Моя репутация в глазах Витькиных родителей оставалась стерильно-незапятнанной. Считалось, что девочка из интеллигентной семьи благотворно влияет на их оболтуса, хотя все «шкодные» идеи шли от меня.
Мое влияние на Витьку было безгранично. Кроме меня, Витька не слушался никого: ни родителей, ни соседей, ни воспитательницу, за что получал по полной программе. Все, что я выдавала на-гора, воспринималось на ура. Кто, как не я, додумался вытащить механизм из игрушки «Заяц-барабанщик», обшить его мехом (из дедушкиной шапки) и приклеить резиновый хвост, отрезанный от розовой бабушкиной грелки? Получилась крыса-робот. Деятельный Витька – ка-ак хвать наше техническое достижение за хвост! И тете Маре – под нос. Крыса затряслась, как эпилептик, и загремела. Тетя Мара затряслась и заревела. На вопли прибежала дочь дяди Вани Шпыгуна Катя по прозвищу Радистка Кэт и шандарахнула ее (механическую крысу, а не тетю Мару) сковородкой.
У дедушки появилась новая шапка, у бабушки – новая грелка, у Радистки Кэт – новая сковородка, у тети Мары – новая головная боль.
Кто, как не я, научил Витьку набрызгать тети-марину валерьянку на тети-марины шторы? Боже, как вдохновенно скакал по шторам дюндиковский одноглазый черный кот Циклоп, развывая омерзительнейшие кошачьи арии! Как пронзительно визжала тетя Мара… Как резво гонялся за котом дядя Нюма… Как за пределами цензурной лексики осатанело орали Дюндиковы, отказываясь возместить причиненный ущерб!
У тети Мары появились котобоязнь (по-научному – «котофобия»), новые шторы и новая аптечка для лекарств, с ключом на дверце.
Кругом кишат кошмары, разве современных детей можно воспитать?!
Мы с Витькой были – неразлей-вода. В результате взаимообогащения то ли я его сбила с толку, то ли он наставил меня на путь истинный… В общем, в школе мы поменялись ролями: Витька стал любителем острых ощущений, курил, дрался, хамил учителям, а я из зловредной подстрекательницы стала образцово-показательной девочкой и передумала связывать жизнь с хулиганом и двоечником.
Витькины планы на совместное светлое будущее остались неизменными. Когда мы перешли из первого класса во второй, Витька в знак расположения крепко треснул меня пятерней по спине и сказал:
– Давай сюда портфель!
В портфеле были учебники, сделанные на переменках домашние задания и купленный в школьном буфете пирожок с капустой. Я не спешила расставаться с портфелем.
Витька уточнил:
– Давай портфель! Понесу!
Я вспыхнула, как зажигалка:
– Еще чего? Сама понесу! Своими собственными руками! Я что, сама не могу? А ты… Тоже мне, носильщик нашелся!
Я охраняла портфель, как зеницу ока, за что схлопотала подножку и выстрел из рогатки бумажным шариком в косичку.
В четвертом классе Витька продолжил воплощать наш детсадовский проект в жизнь. Написал записку: «Давай дружить».
– Балда! Мы же и так дружим. Почти с рождения. Склероз, что ли? – удивилась я.
– Нет, не так дружить… – зашептал, наклоняясь через ряд, Витька. – Ходить в кино…
– Ну, ты даешь! – Я сделала вид, что не понимаю, к чему он клонит. И ехидно добавила:
– Мы и так ходим в кино. Культпоходом! Вчера всем классом ходили, забыл?
– Нет, Линчик, это совсем другое. Я буду о тебе заботиться…
– Обо мне заботятся мама и папа! Я не сирота! – резонно ответила я. – А сколько у меня заботливых тетушек, тебе и не снилось! Хочешь, подарю половину?
– Буду тебя защищать, – терпеливо втолкмачивал Витька.
– Еще чего, защищать! Кто ко мне полезет?! Я сама, кого хочешь, отлуплю, если допрыгну!
Я все прекрасно понимала. А делала вид, что нет.
Витька отстал. На время. И стал доказывать крутизну и взрослость. Самоутверждаясь по своим мальчишеским понятиям, заимел парочку приводов в детскую комнату милиции и славу будущего бандита с большой дороги.
В восьмом классе, когда девочки вовсю интересуются мальчиками, а мальчики – девочками, Витька в очередной раз (надо же, какой упорный) осведомился:
– Ну, как? Надумала со мной ходить?
– Ха-ха-ха! Даже не надейся! По тебе тюрьма плачет! – прямолинейно заявила я. – Ты будешь в тюряге сидеть, а я тебе туда – передачи носить?!
Витька снова отстал, но применил другую тактику. С любым мальчиком, маячившим рядом со мной в радиусе ближе одного метра, проводилась разъяснительная работа, после чего мальчики либо соблюдали установленную Витькой дистанцию, либо растворялись бесследно. Особо непонятливые получали в глаз. Какие там дуэли? Увесистый кулак – лучший аргумент. У Витьки разговор короткий, вместо рапиры – оглоблей по кумполу!
Вокруг меня образовался вакуум. Мальчики держались подальше, не желая связываться с Витькой. На всех школьных вечерах я о-о-чень старательно, зато независимо, подпирала стенку. Отличное времяпрепровождение для юной девушки. А Витька, вымахавший в широкоплечего длинноногого верзилу, играл на гитаре в школьном вокально-инструментальном ансамбле и прямо со сцены зорко бдил.
– Или я – или никто! – это был ультиматум.
Даже на выпускном вечере ни один мальчик не осмелился меня пригласить, кроме молодого учителя математики Михаила Марковича, но так как с математиком хотели танцевать все выпускницы, стенка охранялась мною добросовестно, как всегда.
Мы со стенкой были в полном порядке. Это вполне устраивало и Витьку, и мою маму, и молодого учителя математики Михаила Марковича.
Демонстрируя равнодушие к делам сердечным, я отодвигала в сторону любовные романы, «непонятно» как затесавшиеся среди учебников, а на видное место выкладывала книги основоположников как настольные. Учеба – превыше личной жизни! Будучи преподавателем истории и обществоведения, мама благосклонно приветствовала мое увлечение основоположниками, пока не разобрала, что я перекручиваю на свой лад изречения мудрейших. Выкапывая эту дидактику, я угорала от ее дидактичности. Особенно меня вдохновлял Ф. Дзержинский: «Дети – это будущее! Они должны быть сильны духом и сызмальства приучаться к жизни».
Моя политическая нестабильность вызывала подозрение с раннего детства. Когда детсадовцы, построившись парами, шли гулять в парк к памятнику Ленину, я на вопрос воспитательницы Ираиды Максимовны «Дети! Кто это?», – ответила: «Вы что, не знаете, кто это? Это же мой дедушка Арон. У него – такая же кепка!» Не сумев переубедить меня, Ираида Максимовна оглядела окрестности, нервно перекрестилась и стала выгуливать нас на площади Свободы. Со временем я поняла, что дедушка Арон по сравнению с дедушкой Лениным – Ален Делон, но как сказать об этом вслух?
