сочувственны – он принимал ее поклонение. Но его мистическая жизнь
осталась мало известной его современникам. Его знали только как философа-
идеалиста и либерального полемиста. Последнее настолько подняло его в
глазах интеллигенции, что радикальные издатели энциклопедического словаря
Брокгауза-Ефрона пригласили его редактировать философский отдел, который
тем самым стал вестись в духе, противоположном агностицизму и
материализму. У Соловьева было много преданных последователей,
развивавших его философские взгляды. Первыми из них были братья князь
Сергей и князь Евгений Трубецкие. В 1900 г. Соловьев опубликовал свое
последнее и с литературной точки самое важное сочинение – Три разговора о
войне, прогрессе и конце всемирной истории , с приложением повести об
Антихристе. Разговоры были немедленно признаны шедеврами, но Повесть об
Антихристе вызвала некоторое недоумение своей странно-конкретной верой в
этого персонажа. Соловьев к тому времени был изможден слишком
напряженной умственной, духовной и мистической жизнью. Он поехал
отдыхать в подмосковное поместье Трубецких Узкое. Там 31 июля 1900 г. он
умер от общего истощения.
Личность Соловьева была необычайно сложна, мы не привыкли видеть в
одном человеке такие контрасты. Трудно понять, как совмещалась в нем такая
странная смесь: напряженная религиозная и нравственная серьезность и
непобедимая тяга к абсурдному юмору, необычайно острое чувство
православия и неожиданные крены в сторону гностицизма и безудержного
мистицизма; такое же острое чувство социальной справедливости и
непорядочность в полемических работах, глубокая вера в личное бессмертие и
веселые цинично-нигилистические высказывания, земной аскетизм и
болезненный эротический мистицизм. Сложность и многозначность его
личности, как кажется, нашла свое выражение в его смехе, совершенно
незабываемом и поражавшем всех, кто знал Соловьева. Многие описывали этот
смех и жуткое, потустороннее впечатление, которое он производил на
присутствующих.
Соловьев был блестящим писателем – блестящим во всем, за что бы он ни
брался; ему всегда сопутствовал успех: где бы он ни появлялся – его всегда
встречали с восторгом и восхищением. В прозе он владел острым и холодно-
блестящим стилем, особенно подходящим для полемики. Более серьезные
прозаические сочинения Соловьева, может быть, наименее для него
характерны, так как в них он был вынужден подавлять как свою веселость, так
и свой мистицизм. Но именно в этих работах выражены важнейшие идеи
50
Соловьева, сделавшие его знаменитым. В ранних произведениях
провозглашаются его первые философские принципы; произведения
восьмидесятых годов в основном разрабатывают вопросы церковной политики
sub specie aeternitatis (с точки зрения вечности). Оправдание добра (1898) –
трактат о моральной теологии, направленный главным образом против
«непротивленческого» учения Толстого. Соловьев считается наиболее
значительным философом России в «профессиональном» смысле слова. Он был
замечательным знатоком: его знания по древней и современной философии
были невероятно обширны, – но его никак нельзя поставить в один ряд с
величайшими философами мира, и во всеобщей истории философии может не
оказаться его имени. Его философия была неоплатонизмом, и его всегда
притягивали гностики. Но я не компетентен, да и не считаю здесь уместным
пересказывать его метафизику. Что касается его теологии – я уже упоминал об
отношениях Соловьева с католицизмом. В римско-католических школах его
изучают, хотя, конечно, не признают авторитетом. В православной церкви его
положение двойственно: признано, что он дал лучшие существующие
определения православия в противопоставлении каждой из ересей, но его тяга
к Риму и видимому единству, как и беспорядочный и сомнительный характер
его мистической жизни, делают его подозрительным.
Холодный блеск его стиля больше всего проявился в полемических
произведениях. Это прекрасный пример высокой журналистики, но, как уже
говорилось, в спорах с оппонентами, которых не поддерживало общественное
мнение (например, со Страховым, Розановым, декадентами), он предпочитал
пользоваться аргументами, которые давали легкую победу в глазах читателя, не
утруждая себя объективностью. С литературной точки зрения, лучше всех его
прозаических сочинений Три разговора – настоящий шедевр в трудном жанре.
Соловьев дал волю своему буйному юмору и блестящему остроумию и написал
книгу, по занимательности достойную Марка Твена, а по серьезности –
Уильяма Джеймса. И достигает он этого без помощи парадокса – любимого
оружия всех «смеющихся философов». Он упивается каламбурами, анекдотами,
цитатами из нелепых стишков, и речь всех его персонажей восхитительно
индивидуализирована. При этом каждый (кроме откровенно смешной дамы,
«которой ничто человеческое не чуждо») замечательно логично и
последовательно отстаивает свои взгляды. Dialogi personae (помимо дамы):
генерал, утверждающий право силы как справедливого карателя грубого зла;
политик, поддерживающий современную цивилизацию в ее борьбе с
варварством; князь-толстовец, проповедующий непротивление (отрицательный
персонаж); и господин З. – рупор взглядов самого Соловьева, – считающий
генерала и политика представителями частичной правды, которая должна быть
поглощена высшим синтезом действенного христианства. За Разговорами
следует Повесть об Антихристе – до странности живая и подробная история о
конце света и непосредственно предшествующих Судному дню событиях.
Большую опасность для христианства Соловьев видел в подъеме Китая и
Японии (он писал об этом в 1900 г.) – подъем этих стран Соловьев считал
предтечей Антихриста. Но сам Антихрист у Соловьева европеец, филолог,
католический священник in partibus (в чужих краях), а также волшебник и, по
Ницше, сверхчеловек.
Те почитатели Соловьева, для которых главное в нем – мистицизм,
особенно ценят его стихи. В поэзии Соловьев был последователем Фета, с
которым поддерживал дружбу, хотя и сожалел о его воинствующем атеизме,
делающим невозможной их встречу в загробном мире. Но как и все остальные
современники Фета, Соловьев не мог перенять (и даже, наверное, распознать)
51
великолепную технику Фета, и, как все они, страдал вялостью и слабостью
формы. При этом он был настоящим поэтом, и безусловно лучшим поэтом
своего поколения. Соловьев пользовался обычным словарем романтизма, но в
его устах избитые слова получали новое значение, потому что он передавал
ими конкретные мистические факты. Поэзия Соловьева целиком мистическая и
для ее понимания необходимо постоянно помнить о его мистическом опыте.
Наиболее продуктивным периодом для его поэзии было начало девяностых
годов, когда он написал замечательный цикл, обращенный к озеру Сайма, о
котором говорил как о живом существе. Для понимания поэзии Соловьева надо
еще помнить, что, когда он обращается к озеру как к «нежной даме», говорит о
его глазах, настроениях и мечтаниях, – это не поэтическая метафора, а
подлинное чувство мистика. Поэма Три свидания – самое длинное, хотя и не
лучшее из его поэтических произведений – во многих отношениях очень
характерна для него, так как мистицизм в ней перемежается с юмористической
непочтительностью. Свое видение в пустыне он описывает языком
возвышенной мистической поэзии:
Все видел я, и все одно лишь было, –
Один лишь образ женской красоты...
