– Билет в кино на сегодняшний вечерний сеанс.
– Слава богу! – повторяю я, засовывая руку в правый карман.
В этот момент звонит телефон.
– Я отвечу, Мутти.
– Ладно. – Пожав плечами, Мутти складывает вещи обратно в карман. – Раз все прояснилось, я иду спать.
– Спокойной ночи, Мутти.
Она выходит в коридор, а Харриет, которая до сих пор возлежала на спине и дремала, поднимает голову. Собака размышляет, стоит ли сопроводить Мутти и, в конце концов, решает остаться со мной. Она откидывает назад голову, обнажая в оскале зубы, и с облегчением вздыхает.
– Ах, моя милая девочка! – воркую я и глажу Харриет. – Ты ведь любишь свою хозяйку, верно?
Прижимаю к уху телефонную трубку.
– Привет, секси!
– Дэн! Где ты? Уже вернулся? – Я прислушиваюсь, к потрескиванию в трубке. Значит, Дэн говорит по сотовому, но шума дорожного движения на заднем плане не слышно. И это добрый знак.
– Еще нет.
– Ох, Дэн. – Чувствую, как начинает дрожать нижняя челюсть. Сейчас не выдержу и разрыдаюсь. Дэн так долго отсутствовал, а мне сейчас так нужно, чтобы он был рядом!
– Видишь ли, мы с Майком проехали две тысячи миль, по очереди вели машину. И всю дорогу в течение восемнадцати часов я мечтал поскорее добраться до дома и улечься в кровать. Но когда мы добрались до места, я вдруг понял, что нужная мне кровать находится не здесь…
– Что? – настораживаюсь я. – Дэн, да где же ты?
– А ты? – задает он встречный вопрос.
– Разумеется, дома.
– Где именно?
– На кухне.
– Тогда выгляни в окно.
Я бросаюсь к окну, но телефонный шнур сдерживает мой порыв. И тогда, поднявшись на цыпочки, я заглядываю поверх кружевной занавески, повешенной Мутти.
На стоянке в лунном свете поблескивает крыша грузовика, на котором приехал Дэн.
– Я думал, ты уже спишь. Хотел сделать сюрприз. Ты что, превратилась по моей милости в ночную сову?
Уже на полпути к конюшне вспоминаю, что бросила Харриет, и после минутного размышления возвращаюсь за собакой.
* * *
Мы с Дэном лежим в постели, тесно прижавшись друг к другу. Темно-красное пуховое одеяло сбилось, и скоро придется его расправлять, а пока нас согревают отблески страсти.
Харриет пристроилась у меня за спиной и сгорает от желания улечься между мной и Дэном. Наши ночные развлечения ее тревожат. Собака не понимает, чем мы занимаемся, но точно знает, что в ее участии не нуждаются, и это ей не по душе. Всякий раз когда мы заканчиваем заниматься любовью, Харриет долго не может прийти в себя.
Она кладет голову мне на шею, и ее нос оказывается между нашими лицами. Собака прижимается слишком сильно и давит на трахею, так что приходится отпихивать ее в сторону. Но Харриет не сдается и снова отвоевывает себе место в постели.
– Итак, что тебя заставило поменять решение? – допытывается Дэн и, не обращая внимания на собаку, ласково поглаживает меня по спине.
– Ты о чем?
– О разрешении участвовать в соревнованиях.
– Ну, это лучше, чем забеременеть или попасть в каталажку.
– Конечно. Но ты узнала о похождениях Евы уже после того, как приняла решение. Или я что-то неверно понял.
– Нет, ты понял все правильно, – шепчу я.
Харриет почти полностью закрыла мне своим брюхом лицо, и приходится снова отбрасывать ее назад к стене. Однако через пару секунд она возвращается на прежнее место.
– Знаешь, я устала от бесконечной борьбы, да и позиция, что я занимала все это время, оказалась очень шаткой. Кроме того, Ева совершенно точно знает, чем хочет заниматься, а это в конечном итоге гораздо важнее моего желания распорядиться ее жизнью.
– А каковы твои планы в отношении Евы?
Я задумываюсь над вопросом Дэна и в поисках подходящего ответа пробегаю пальцами по его груди.
– Хочу, чтобы Ева была счастлива и добилась успеха и чтобы не возненавидела меня.
– И в какой области ты желаешь ей успеха?
– Ну, не знаю, может, в медицине или юриспруденции.
– Чтобы стала адвокатом, как отец?
– Нет, – скептически усмехаюсь я, – только не патентное право и не уголовное. Ладно, оставим в покое юриспруденцию. Пусть занимается медициной, палеонтологией, астрономией.
– А почему не астрологией?
Я шутливо пинаю Дэна ногой.
– Хочу, чтобы она добилась успеха и не сломала себе шею.
– Прости, но я думал, что астрология…
– Дэн, прекрати!
Дэн в очередной раз отбрасывает Харриет и крепко обнимает меня.
– Знаю, как тяжко тебе пришлось, и, что бы там ни было, считаю, ты поступаешь правильно.
Я кладу голову ему на грудь, не в силах сопротивляться.
– Хочется верить, что так, Дэн. Ох, как хочется.
Глава 6
Я звоню Натали, и она любезно приглашает Еву на пробное занятие. Правда, по голосу Натали чувствую, что она несколько удивлена. Вряд ли кто-нибудь до нас так долго раздумывал и заставлял ее ждать три недели.
Сообщаю радостную новость Еве, и она в полном восторге бросается мне на шею. Уже во второй раз за два дня!
Дочь со счастливым видом шлепается на сиденье рядом со мной. Ее радость понятна, ведь у Евы были все шансы попасть в исправительное учреждение для несовершеннолетних, а не на просмотр в знаменитой конноспортивной школе Натали Дженкинс. От волнения Ева даже забыла взять плеер и наушники, которыми обычно пользуется, когда приходится коротать время в моей компании.
– Так что именно она сказала? – допрашивает Ева, глядя на меня сияющими от счастья глазами.
– Я уже сто раз говорила, – отшучиваюсь я.
– А мне хочется услышать еще разок! Ну же, мама!
– Натали сказала, что видела тебя на соревнованиях в Кентербери, и ей понравилось, как ты прошла с Малахитом заключительный этап.
Я умолкаю и с улыбкой наблюдаю за дочерью.
– Потому что… – подсказывает Ева.
– Потому что он явно не понимал, чего от него хотят, но тебе все равно удалось с честью выйти из сложного положения и завершить соревнование.
Бросаю украдкой взгляд на дочь. Она ждет продолжения, уставившись в лобовое стекло. Ева сгорает от нетерпения, и видно, как ее ногти впиваются в обшивку сиденья. Потом она начинает притопывать и уже открывает рот, чтобы задать очередной вопрос, но я не даю.
– И что не вызывает сомнений твой огромный потенциал. Вернее, врожденный талант. Да, именно так Натали и сказала. И добавила, что хочет посмотреть, как ты справишься с другой лошадью. С хорошей лошадью.
Ева с мечтательной улыбкой откидывается на сиденье.
– И это все? – не отстает она.
– А разве мало? – смеюсь я в ответ.
Ева снова выпрямляется и подается вперед.
– Значит, она не хочет, чтобы я выступала на Малахите, да?
– Разумеется.
– И ты не позволишь мне взять Восторга?
– Ни в коем случае.
– Получается, я буду ездить на одной из ее лошадей, верно?
– Полагаю, что так. Именно об этом мы с ней и намерены сегодня поговорить.
Снова бросаю быстрый взгляд в сторону дочери: ведь надо еще и следить за дорогой, если не хочу скатиться в кювет. А Ева уносится в мечтах все дальше. Ее глаза светятся от счастья.
– И я буду жить при школе?
– Если Натали возьмет тебя в ученицы.
– Непременно возьмет, – с жаром заверяет Ева, и ее самоуверенность отзывается болью в сердце.
Она шлепается на сиденье. Я не смотрю на дочь, но чувствую неуемную энергию и радость ожидания, которые она излучает. И меня начинают одолевать угрызения совести. Ведь если бы я сразу ответила на звонок Натали Дженкинс, возможно, в жизни Евы не было бы ни Эрика, ни марихуаны, которую она раскуривала в лесу за школой, ни презерватива в рюкзаке и всего остального, что сопутствует этому кусочку латекса.
Но даже сейчас, когда не осталось и тени сомнения в единственно правильном в нашей ситуации решении, я стараюсь не думать о минуте, когда придется оставить Еву с вещами на ферме у Натали.
Стараюсь запрятать грустные мысли в самый дальний уголок сознания и мчусь на старушке «Камри», фактически лишенной подвески, в сторону Колумбии, наслаждаясь моментом близости с дочерью.
* * *
Ферма Уайлдвуд окружена кирпичным забором, и когда мы подъезжаем к высоким чугунным воротам, я открываю окно со своей стороны. Черный ящик, вмонтированный в стойку ворот, издает потрескивающие звуки, вероятно, адресованные мне.
– Простите? – недоумеваю я.
Из ящика доносится громкое шипение, но слов не разобрать.
– Еще раз простите, но я ничего не понимаю. Меня зовут Аннемари Циммер, мы приехали с дочерью, Евой Олдрич. Натали назначила встречу на половину пятого.
Ящик снова шипит, ворота медленно открываются, и я заезжаю внутрь.
Уайлдвуд скорее похож на крупное предприятие, а не на обычную ферму. Два огромных новеньких здания, где разместились конюшни и просторный крытый манеж. В отличие от фермы Мутти, обшивка здесь сделана из кедра, а не винила. Стены выкрашены в красный цвет со свинцово-серым бордюром. Вероятно, художник-оформитель хотел добиться сочетания с малиновыми стенами конюшен, отделанными серебром. В обеих конюшнях множество окон.
