Каладин моргнул, понимая, что происходит. Они не проиграли. Они побеждали!
– Братишка, только подумай, – подхватил Тьен, – ты будешь жить в одном из величайших городов мира! Это же здорово! Ты станешь ученым, как отец. У тебя будут помощники, чтобы читать любые книги, какие захочется.
Каладин отбросил со лба мокрые волосы. Из уст Тьена его судьба звучала куда увлекательней, чем казалось. Конечно, брат мог и лужу, полную крема, описáть увлекательно.
– Это правда, – подтвердила мать, продолжая глядеть вверх. – Ты выучишься математике, истории, политике, тактике, прочим наукам…
– Разве этим не женщины занимаются? – Каладин нахмурился.
– Светлоглазые женщины все это изучают, да. Но существуют и мужчины-ученые. Хотя их не так уж много.
– И все ради того, чтобы стать лекарем.
– Тебе не обязательно становиться лекарем. Сынок, твоя жизнь принадлежит тебе. Если ты пойдешь по пути лекаря, мы будем горды. Но не считай, что должен прожить за отца его жизнь. – Она перевела взгляд на Каладина и моргнула, стряхивая дождевую воду с ресниц.
– Чем же еще я могу заняться? – спросил Каладин, окончательно сбитый с толку.
– Есть множество профессий, доступных умным и образованным людям. Если ты и впрямь захочешь изучить все искусства, можешь сделаться ревнителем. Или бурестражем.
Бурестраж. Он машинально потянулся к молитве, пришитой к левому рукаву на случай, если понадобится возжечь ее и попросить о помощи.
– Они же пытаются заглядывать в будущее.
– Это не одно и то же. Сам увидишь. Есть так много интересных вещей, так много мест, куда можно отправиться мысленно. Мир меняется. В последних письмах моих родственников упоминаются удивительные устройства – перья, с помощью которых переписываются и передают сообщения на большие расстояния. Возможно, в скором времени мужчин начнут учить чтению.
– Не буду я такому учиться, – возразил ошеломленный Каладин и бросил взгляд на Тьена. Неужели их собственная мать в самом деле говорила все это? Впрочем, она всегда была такой. Ни ее разум, ни ее язык не признавали границ.
Но сделаться бурестражем… Они изучали Великие бури, предсказывали их, да, и все же многое узнавали об этих бурях, об их тайнах. Изучали сами ветра!
– Нет, – отказался Каладин. – Хочу быть лекарем. Как мой отец.
Хесина улыбнулась:
– Если ты сделал свой выбор, тогда, как я и сказала, мы будем тобой гордиться. Но нам просто хотелось, чтобы ты знал – еще не поздно передумать.
Они посидели еще некоторое время, позволили дождю промочить себя насквозь. По их щекам бежали струи прохладной дождевой воды. Каладин продолжал всматриваться в серые тучи, пытаясь понять, что такого интересного находил в них Тьен. В конце концов он услышал внизу плеск, и из-за угла выглянул Лирин.
– Что, забери тебя… – начал отец и осекся. – Все трое?! Что это вы там делаете?
– Наслаждаемся, – небрежно ответила Хесина.
– Чем?
– Своей неправильностью, дорогой.
Лирин вздохнул:
– Иногда ты бываешь очень странной.
– Ты разве не слышал, что я сказала?
– Намек понял. Ладно, слезайте оттуда. На площади собрание.
Мать нахмурилась. Она встала и спустилась по скошенной крыше. Братья переглянулись и встали. Каладин сунул деревянную лошадку в карман и двинулся вниз, осторожно ступая по скользкому камню; в башмаках хлюпала вода.
Они последовали за Лирином на площадь. Отец выглядел обеспокоенным и шел сутулясь, как у него вошло в обыкновение в последнее время. Может, это было притворство, чтобы обмануть Рошона, но Каладин подозревал, что играл отец лишь отчасти. Лирину не нравилось отдавать сферы, даже если это была уловка. Она слишком походила на признание поражения.
На городской площади собралась толпа – кто в дождевике, кто под зонтиком.
– Лирин, что происходит? – встревоженно спросила Хесина.
– Рошон собирается выступить и велел Ваберу устроить всеобщее городское собрание.
– Под дождем?! – удивился Каладин. – Он что, не мог подождать до Светлодня?
Лирин не ответил. Семья шла в молчании, даже Тьен притих. Они миновали нескольких спренов дождя, что стояли посреди луж, излучая бледно-голубой свет, будто оплывающие свечи без фитилей, высотой до лодыжки. Они появлялись исключительно во время Плача. Эти светящиеся голубые палочки с единственным синим глазом на верхушке вроде должны были бы растаять, но не уменьшались в размерах. Их называли духами дождевых капель.
К тому времени, когда Каладин и его родные прибыли на площадь, там уже собрались почти все горожане и обменивались слухами под дождем. Джост и Нагет были среди толпы, но ни один, ни другой не помахали Каладину – они уже несколько лет как перестали притворяться друзьями. Каладин вздрогнул. Родители называли город домом, и его отец не желал его покидать, но это место с каждым днем все меньше и меньше напоминало дом.
«Я скоро отсюда уеду», – подумал он, изнывая от желания просто уйти из Пода и забыть про его скудоумных обитателей. Отправиться туда, где живут светлоглазые, мужчины и женщины, наделенные честью и красотой, достойные того высокого положения, которым их одарил Всемогущий.
Подъехала карета Рошона. За годы в Поде она утратила бóльшую часть своего блеска – золотая краска осыпалась, темную древесину иссекла дорожная галька. Когда карета въехала на площадь, Ваберу и его парням наконец-то удалось установить небольшой навес. Дождь усилился, и капли стучали по его ткани, словно по большому барабану.
В плотной толпе даже воздух изменился. На крыше он пах свежестью и чистотой. Теперь же казался спертым и влажным. Дверь кареты открылась. Рошон располнел, и его наряд пришлось перешить сообразно раздавшейся талии. К культе правой ноги крепился деревянный протез, невидимый под отворотом брюк; светлорд с трудом выбрался из кареты и с ворчанием нырнул под навес.
Жиденькие мокрые волосы и борода словно превращали его в другого человека. Но глаза оставались прежними. Они казались меньше из-за округлившихся щек, но все так же пылали гневом, когда он окинул взглядом толпу. Как будто высматривал виновного, который бросил камень ему в спину.
Не Лараль ли это в карете? Кто-то шевельнулся внутри, и наружу выбрался стройный мужчина с гладковыбритым лицом и светло-карими глазами. В выглаженном строгом зеленом мундире и с мечом у пояса, он выглядел величаво. Сам великий маршал Амарам? Его мускулистая фигура и лицо с волевой челюстью производили сильное впечатление. Разница между ним и Рошоном потрясала.
Наконец показалась Лараль – в бледно-желтом платье классического покроя, с широкой юбкой и жестким корсетом. Она глянула на падающие струи дождя, и к ней тотчас же бросился лакей с зонтиком. Сердце Каладина заколотилось. Они не разговаривали с того дня, когда Лараль унизила его в особняке Рошона. И все же девушка была великолепна. Становясь все более взрослой, она неустанно хорошела. Кому-то ее темные волосы с иноземной светлой примесью показались бы непривлекательными, поскольку свидетельствовали о нечистой крови, но Каладин был ими очарован.
