– Нет!
Лирин кинулся вперед, защищая их. Каладин стоял как громом пораженный и смотрел на Рошона. Улыбающегося, довольного Рошона.
«Мы отняли у него сына, – понял Каладин, глядя в заплывшие глаза. – Это месть».
– Я… – проговорил Тьен. – Армия?
Казалось, впервые в жизни уверенность в себе и беззаботность покинули его. Он широко распахнул глаза и сильно побледнел. Мальчик падал в обморок при виде крови. Ненавидел драться. Он был все еще маленьким и тощим, несмотря на свой возраст.
– Он слишком молод, – заявил Лирин.
Соседи расступились, и семья лекаря осталась в одиночестве под дождем.
Амарам нахмурился:
– В городах даже восьмилетних и девятилетних записывают в солдаты.
– Светлоглазых! – выкрикнул Лирин. – Они учатся на офицеров. Их не посылают в бой!
Амарам помрачнел еще сильнее. Он вышел под дождь и подошел к семье Каладина.
– Сколько тебе лет, сынок? – спросил он Тьена.
– Ему тринадцать, – ответил Лирин.
Амарам посмотрел на него:
– Лекарь. Я про тебя слышал. – Он вздохнул и повернулся к Рошону. – Кузен, у меня нет времени, чтобы вмешиваться в ваши мелкие провинциальные дрязги. Нет ли другого подходящего мальчика?
– Это мой выбор! – заявил Рошон. – Сделанный в рамках закона. Я имею право послать тех, без кого город может обойтись, – ну так вот, этот мальчик в списке первый.
Лирин шагнул вперед, его глаза пылали гневом. Великий маршал Амарам поймал его за руку:
– Не делай того, о чем пожалеешь, темноглазый. Градоначальник действует по закону.
– Ты, лекарь, скалил зубы, прикрываясь законом, – крикнул Рошон Лирину. – Что ж, теперь закон обратился против тебя. Можешь оставить сферы себе! Твое лицо в этот миг – достойная плата за все!
– Я… – снова проговорил Тьен.
Каладин никогда не видел брата в таком ужасе. Сам он был бессилен. Толпа глядела на Лирина, которого по-прежнему держал за руку светлоглазый генерал. Они с Рошоном сверлили друг друга взглядами.
– Я сделаю мальчика посыльным на год-два, – пообещал Амарам. – Его не пошлют воевать. Это лучшее, что я могу предложить. Нам сейчас дорога каждая пара рук.
Лирин обмяк, потом уронил голову. Рошон расхохотался и махнул Лараль, чтобы она вернулась в карету. Девушка так и сделала и даже не посмотрела на Каладина. Рошон последовал за ней, и, хотя он все еще смеялся, его лицо сделалось жестким. Безжизненным. В точности как тучи над их головами. Рошон отомстил, но сын его был по-прежнему мертв, а сам он не мог покинуть опостылевший Под.
Амарам окинул толпу взглядом:
– Рекруты могут взять с собой две смены одежды и до трех камнемер других пожитков. Их взвесят. Приказываю явиться в лагерь через два часа и доложиться сержанту Хэву.
Он повернулся и направился следом за Рошоном.
Тьен глядел ему в спину, бледный, как известь. Каладин видел, в каком он ужасе оттого, что придется покинуть семью. Именно Тьен заставлял улыбаться старшего брата, когда шел дождь. Каладин ощущал настоящую боль, видя его таким испуганным. Это было неправильно. Тьен должен улыбаться. В этом его суть.
Он нащупал в кармане деревянную лошадку. Тьен всегда приносил ему утешение, если было больно. И вдруг Каладин понял, что может кое-чем отплатить брату. «Пора перестать прятаться в комнате, когда кто-то другой держит в руках светящийся шар, – подумал Каладин. – Пора стать мужчиной».
– Светлорд Амарам! – заорал он.
Генерал замешкался на лесенке у кареты, уже одной ногой внутри. Повернул голову.
– Я хочу пойти вместо Тьена!
– Не разрешаю! – донесся изнутри голос Рошона. – Закон дает мне право выбирать.
Амарам мрачно кивнул.
– Тогда возьмите и меня, – потребовал Каладин. – Я могу пойти добровольцем?
По крайней мере, Тьен не будет один.
– Каладин! – ахнула Хесина, хватая его за руку.
– Это разрешено, – согласился Амарам. – Я не откажу ни одному добровольцу. Если хочешь вступить в наши ряды – добро пожаловать.
– Каладин, нет, – задохнулся Лирин. – Я не могу потерять вас обоих. Не делай этого…
Юноша посмотрел на Тьена – детское лицо было мокрым под широкими полями шляпы. Братишка покачал головой, но в его глазах сверкнула надежда.
– Я пойду, – сказал Каладин, переведя взгляд на Амарама. – Берите меня добровольцем.
– Тогда у тебя два часа. – Амарам забирался в карету. – Ограничение по вещам такое же, как и для остальных.
Дверца кареты захлопнулась, но Каладин успел разглядеть лицо Рошона, ставшее еще довольнее, чем прежде. Скрипя и расплескивая воду, экипаж двинулся прочь, и с его крыши стекла собравшаяся за время стоянки вода.
– Почему? – срывающимся голосом спросил Лирин, поворачиваясь к Каладину. – Почему ты так со мной поступил? После всех наших планов!
Каладин посмотрел на Тьена. Брат взял его за руку и прошептал:
– Спасибо. Спасибо, Каладин. Спасибо!
– Я потерял вас обоих, – сипло выдавил Лирин, а потом повернулся и зашлепал прочь по лужам. – В бурю все! Обоих…
Он плакал. Мать тоже плакала. Она снова бросилась обнимать Тьена.
– Отец! – крикнул Каладин, потрясенный собственной уверенностью.
Лирин замешкался под дождем, одной ногой в луже, где сбились в кучу спрены дождя. Они отползали от него, точно стоящие торчком слизни.
– Через четыре года я верну его домой живым и здоровым, – пообещал Каладин. – Клянусь бурями и десятым именем самого Всемогущего. Обещаю, я верну его домой.
«Обещаю…»
45
Шейдсмар
«Йелигнар, прозванный Пагубой-ветром, был одним из тех, что могли говорить по-человечески, хотя его голосу нередко вторили вопли сожранных людей».
Несотворенные явно были плодом народного творчества. Интересно, что большинство из них слыли не самостоятельными личностями, но воплощениями разных видов разрушения. Эта цитата – из Траксиля, строка 33, – считается источником первостепенной важности, но я сомневаюсь, что она достоверна.«Эти дикие паршуны до странности гостеприимны, – прочитала Шаллан. Она вернулась к мемуарам короля Гавилара – к той части, что была написана за год до его убийства. – С нашей первой встречи прошло уже почти пять месяцев. Далинар продолжает настойчиво уговаривать меня вернуться домой, утверждая, что мы слишком затянули эту экспедицию.
Паршуны обещают взять меня на охоту за зверем с большим панцирем, которого они называют „уло мас вара“ – мои ученые перевели это примерно как „монстр ущелий“. Если их описания верны, у этих тварей большие светсердца. Голова одной из них станет воистину впечатляющим трофеем. Паршуны также говорят о своих ужасных богах, и мы думаем, что они подразумевают нескольких особенно громадных большепанцирников.
