Она услышала, как закрылась дверь студии, и несколько секунд смотрела на его фланелевую рубашку, прежде чем вспомнила, что сама о ней попросила. Тесс сбросила шаль и целиком закуталась в ткань вместе с Рен, только нос наружу оставила. Рубашка казалась неправильной. Не пахла толстовкой Трева. Вместо этого пахла улицей. А самое тревожное — не имела капюшона, внутри которого Тесс могла бы спрятаться.
Рен что-то проворковала. Рубашка Норта ее устраивала. У малышки не было воспоминаний о том, как Трев пролил на себя кофе, и ей никогда не приходилось подбирать одежду с пола и просить хоть разок донести чертову штуку в шкаф, а не бросать где попало.
Было ли предательством, что ныне Тесс больше переживала смерть Бьянки, а не мужа? Могла ли Тесс сделать для нее нечто большее? За Бьянкой, заботой о Рен и оказанием помощи Илаю гнев, который подпитывал Тесс в течение стольких месяцев, сместился на новую цель. На Иена Норта.
Она посмотрела на лестницу. Ей нужны были ответы, и Тесс не позволит ему и дальше увиливать.
ГЛАВА 7
Просторную студию щедро освещала пара больших окон на крыше. Полы были новыми, из светлого дерева твердых пород, в отличие от остальной, более темной, отделки. Никаких ярких картин на стене — никаких зажигательных плакатов с вылетающими из праздничных шляп ракетами, никаких тебе двенадцатифутовых трафаретов в ожидании, чтобы их приставили к кирпичу или холсту и оживили с помощью аэрозольной краски. Норт сидел за компьютером спиной к двери.
— Не слышал, чтобы вы постучали.
— Странно. — С Рен, легчайшим перышком, на руках Тесс прошла в комнату. — Вы настоящий человек-загадка. Мне любопытно. Есть ли у вас какие-нибудь человеческие черты, кроме этой темной загадочности?
— В моей натуре много чего имеется, — повернулся он к Тесс.
— Спесь? Склонность к мрачному пессимизму?
Норт встал из-за стола, ничуть не показывая, что ее оскорбление достигло цели. Его рост, челюсть грузчика и длинные мускулистые руки казались неуместными для человека, которому не требовалось поднимать что-нибудь тяжелее красильного валика.
— Если я отказываюсь демонстрировать всему свету каждую эмоцию, которая мельтешит в моем мозгу, это еще не делает меня заносчивым.
Тесс уловила намек.
— Я не мельтешу. А если Птичка не ваш ребенок, то чья она?
— Не люблю, когда меня прерывают во время работы.
— Да вы наверно пасьянс на компьютере раскладывали. Будь вы семейным, вас бы все время прерывали. Дети, мужья, подруги, доставка посылок. Так обстоит дело с нами, женщинами. А Птичка вообще на первом месте. Важнее даже вашей работы. Так чья она?
Он сунул руку в карман своих неряшливых джинсов.
— А если я скажу, что она моя? Вы тогда уберетесь отсюда?
Тесс глянула на него как на идиота: так на нее смотрели давешние девочки-подростки.
— Вы что, меня за дурочку принимаете?
— Я вас принимаю за занозу в заднице!
— Мы можем поговорить откровенно?
— Я не люблю разговоры, хоть откровенные, хоть нет. Не могу работать, когда вы то и дело выскакиваете, словно чертик из табакерки.
— Грубо как. Вы втянули меня в свой бардак, и мне нужно знать, во что я вляпалась.
— Делайте свою работу, — резко парировал Норт. — Я позабочусь об остальном.
Тесс не отступала.
— Обещаю не смотреть вам в глаза, пока вы будете говорить. Я знаю, вы от этого нервничаете.
— Я вовсе не боюсь смотреть вам в глаза.
И доказал это. Взгляд его глаз, темных как грех, сомкнулся с ее взглядом, пока Тесс не почувствовала: Норт увидел все, что ей хотелось скрыть — ее гнев, угрызения совести за смерть Бьянки и стыд за то, что не могла отрешиться от потери единственного мужчины, которого когда-либо любила. Тесс первая отвела взгляд, переключив внимание на Рен.
— Один из нас должен заботиться о ней.
— Считаете, что я не забочусь? — Он резко махнул рукой в сторону окна. — Сядьте там. На тот стул.
Тесс посмотрела на стул с прямой спинкой, на который показывал Норт.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Зачем?
— Потому что вам сейчас все равно нечего делать.
Любопытство пересилило, и она села, куда указано. Он закатал рукава джинсовой рубашки, обнажив мускулистые предплечья, словно созданные рубить дрова. Но вместо топора взял альбом для рисования.
Тесс уставилась на Норта:
— Вы собираетесь меня рисовать?
— Не ждите ничего лестного.
Она смущенно заерзала.
— Я вообще удивлена, что вы умеете рисовать. Думала, вы орудуете только валиками, трафаретами и баллончиками с краской.
— А я и не утверждал, будто хорошо рисую. Ну-ка, сдвиньте ноги влево.
Тесс ощутила себя большой и неловкой, однако сделала, как он велел.
— Если вы нарисуете мне фиолетовые рожки или «пузырь» с какой-нибудь надписью, я подам в суд.
— Я запомню.
— А можно мне потом получить рисунок, чтобы продать на eBay? — Норт склонил к ней голову так, что лохматый завиток упал ему на лоб, но не ответил. — По-вашему, сколько я сумею выручить?
Он подвинул второй стул под потолочное окно и сел.
— Поверните свой торс так, чтобы быть лицом ко мне.
— Никогда не представляла, что вы используете блокнот для рисования. Вот паяльную лампу — да, но… — Он положил лодыжку на противоположное колено, поставил альбом себе на бедро и стал изучать Тесс. Она смущенно уставилась на стену за его головой. — Я серьезно насчет eBay. Мне бы пригодилась новая машина. Яхта тоже сойдет. — Его карандаш задвигался по бумаге. Она скрестила ноги и снова выпрямила. — Или домик в Тоскане. Может, с оливковым садом. Или виноградником. — Более длинные штрихи карандаша. Пауза. Норт вырвал листок из блокнота, скомкал его в шар и швырнул на пол. Она смотрела, как комок катится к фиолетовому дивану. — Бьянка сказала, что вы не можете работать. Что у вас застой.
— Вот как?
Норт перевернул новую страницу и начал рисовать снова.
— Могли бы, по крайней мере, позволить мне сначала причесаться. Великий Иен Норт хочет меня изобразить, а у меня на голове воронье гнездо. Вы ведь не собираетесь пририсовать мне усы?
— Не кладите ногу на ногу.
Она и не осознала, когда скрестила ноги.
Тесс больше не выдержала напряжение и стала смотреть на Рен. Прислушивалась к ее малейшей возне — подергиваниям и вдохам. И опять услышала треск рвущейся бумаги и увидела, как еще один комок упал на пол. Снова сосредоточилась на лягушачьем личике малышки. На ее дыхании…
Тесс вздрогнула, когда пальцы Норта коснулись ее скулы: не слышала, как он подошел. Осторожно коснулся ее подбородка. Прикосновение было легким, словно мазок кисточкой, но что-то внутри нее закололо, будто невылупившийся цыпленок принялся расклевывать мельчайшую дырочку в своей скорлупе. Давно уже никто не прикасался к ее лицу. С тех пор как…
Горло перехватило. Шаль соскользнула на грудь. Тесс вернула ее обратно.
Норт уронил руку и отвернулся.
— Отец Рен — человек по имени Саймон Деннинг. Он фотокорреспондент. Занимается освещением событий в горячих точках.
Спазм в горле отпустил.
— Я рада.
— Чему?
— Что ее отец не вы.
Он начал снова рисовать, сосредоточившись на альбоме.
— Мы с Бьянкой никогда не были любовниками.
Тесс поразмыслила.
— Трудно поверить. Она вас любила.
— Да. И ненавидела тоже.
— Потому что вы ее не любили в ответ.
— Не разговаривайте. Мешаете сосредоточиться.
— Вы так ее защищали. Сверх меры. Пытались держать подальше от меня. Чего вы боялись, что я с ней сделаю? — В тот момент, когда слова были произнесены, ее горло сжалось. — Простите, я…
— Тихо. Я пытаюсь сосредоточиться.
Норт отодвинулся, давая ей перевести дух.
Тесс повернула голову.
— Не понимаю, почему вам так трудно брать на руки Птичку.
Тесс не ждала ответа, но он произнес так тихо, что она едва расслышала:
— Мне не по себе рядом с хрупкими вещами.
