буйной силой, сахарные латифундии, разрушительные и беспощадные, оставили после себя бесплодные скалы, вымытые почвы, эродированные земли. Вначале в тех местах высаживали апельсиновые и манговые деревья, которые вскоре «были заброшены и превратились в небольшие сады вокруг дома хозяина сахарного завода, исключительно для радости семьи белого землевладельца» [6]. Пожары, которыми освобождали землю под тростниковые плантации, уничтожали леса, а вместе с ними и животных: исчезли олени, кабаны, тапиры, кролики, бразильские свинки и броненосцы. Растительный покров, флора и фауна были принесены в жертву сахарному тростнику на алтаре монокультуры. Экстенсивное производство быстро истощило почву.
В конце XVI века в Бразилии насчитывалось не менее 120 сахарных заводов, совокупный капитал которых составлял около двух миллионов фунтов стерлингов. Однако их владельцы, обладавшие прекрасными плодородными землями, не занимались выращиванием продуктов питания. Их импортировали, как и широкий ассортимент предметов роскоши, которые прибывали из-за границы вместе с рабами и мешками соли. Скотоводство было вытеснено в пустынные районы внутренних территорий, далеко от влажной прибрежной зоны, в так называемые сертаны, где при наличии всего нескольких голов скота на квадратный километр производилось (и до сих пор производится) жесткое и безвкусное мясо, которого всегда не хватает.
С тех колониальных времен на северо-востоке Бразилии утвердился обычай, сохранившийся до сих пор, – есть землю. Нехватка железа вызывает анемию, и инстинкт побуждает детей северо-востока компенсировать дефицит минеральных солей, которых они не находят в своем обычном рационе, состоящем из маниоковой муки, бобов и, если повезет, вяленого мяса. В прошлом детей наказывали за эту «африканскую привычку», надевая им намордники или подвешивая в плетеных корзинах на значительном расстоянии от земли [7].
Северо-восток Бразилии в настоящее время является самым слаборазвитым регионом Западного полушария [8]. Этот огромный концентрационный лагерь для 30 миллионов человек страдает сегодня от наследия монокультуры сахарного тростника. Из его земель вышел самый прибыльный бизнес колониальной сельскохозяйственной экономики Латинской Америки. В настоящее время менее пятой части влажной зоны штата Пернамбуку используется для выращивания сахарного тростника, а остальная часть земель остается невостребованной. Владельцы крупных сахарных заводов, которые являются основными производителями тростника, позволяют себе такую роскошь, как содержание бесполезных обширных латифундий [9]. На самом деле люди питаются хуже не в засушливых и полузасушливых районах внутренней части северо-востока, как ошибочно полагают. Конечно, в сертане, каменистой пустыне с редкой растительностью, порой царит голод: палящее солнце выжигает землю, оставляя лишь лунный пейзаж, вынуждает людей к бегству, усеивая крестами обочины дорог. Однако именно на влажном побережье голод носит более острый характер. Там, где роскошь достигает наивысшего размаха, бедность оказывается наиболее вопиющей: это земля противоречий. Места, в которых самой природой жителям были даны великолепные условия для сельского хозяйства, стали бесплодными. Прибрежная полоса до сих пор, словно в насмешку, называется «лесная зона» и отдает дань далекому прошлому и жалким остаткам лесов, выживших после столетий сахарной эксплуатации. Сахарная латифундия, воплощение расточительства, до сих пор вынуждает жителей завозить продукты из других регионов, главным образом из центральных и южных областей страны, по все более высоким ценам. Стоимость жизни в Ресифи является самой высокой в Бразилии, превосходя даже уровень в Рио-де-Жанейро. Фасоль в северо-восточном регионе стоит дороже, чем в элитном районе Ипанема на побережье Рио. Полкилограмма маниоковой муки обходятся в дневной заработок взрослого работника на сахарной плантации, где он трудится от рассвета до заката. Если рабочий высказывает недовольство, надсмотрщик приказывает плотнику снять с него мерки для гроба. В некоторых районах до сих пор сохраняется практика «права первой ночи», которую владельцы или их управляющие применяют к каждой молодой девушке. Треть населения Ресифи живет в трущобах, а в районе Каса-Амарела более половины детей умирают, не дожив до года [10]. В городах северо-востока страны распространена детская проституция – родители продают девочек 10–12 лет. Зарплаты на некоторых плантациях ниже, чем в самых бедных районах Индии. В отчете ФАО, Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН, от 1957 года указывалось, что в местности Витория, недалеко от Ресифи, недостаток белков у детей приводит к потере веса на 40 % больше, чем обычно наблюдается в Африке. На многих плантациях до сих пор существуют частные тюрьмы, «но те, кто виновен в смерти из-за недоедания, – говорит Рене Дюмон, – в них не сидят, потому что именно они хранят от этих тюрем ключи» [11].
Пернамбуку сейчас производит менее половины сахара, чем штат Сан-Паулу, при более низкой урожайности с гектара. Тем не менее экономика Пернамбуку полностью зависит от сахара, и его жители, густо сосредоточенные во влажной зоне, живут за счет этой отрасли. В то же время в Сан-Паулу находится самый мощный промышленный центр Латинской Америки. На северо-востоке даже прогресс не является «прогрессивным», потому что его судьба находится в руках нескольких землевладельцев. Продовольственная обеспеченность меньшинств оборачивается голодом для большинства. С 1870 года сахарная промышленность значительно модернизировалась с созданием крупных сахарных заводов, и тогда «поглощение земель крупными латифундиями пошло угрожающими темпами, усугубляя продовольственный кризис и бедность региона» [12]. В 1950-х годах рост индустриализации увеличил потребление сахара в Бразилии. Производство на северо-востоке получило значительный импульс, однако урожайность с гектара осталась неизменной. К полям сахарного тростника добавлялись новые, менее плодородные земли, и сахар снова поглотил те немногие площади, которые предназначались для производства продуктов питания. Крестьян, ранее обрабатывавших свои небольшие участки, превратили в наемных рабочих, но их положение не улучшилось, поскольку заработок не позволяет им покупать еду, которую они раньше выращивали сами. Как обычно, расширение площади под плантации привело к росту голода [13].
Антильские острова называли «Сахарными островами»: постепенно включенные в мировой рынок как производители сахара, они остались заложниками этой отрасли до настоящего времени. Барбадос, Подветренные острова, Тринидад и Тобаго, Гваделупа, Пуэрто-Рико и Санто-Доминго (Доминикана и Гаити) стали жертвами монокультуры тростника на обширных истощенных землях латифундий. Острова страдают от безработицы и бедности: сахар выращивается в больших масштабах и в таких же масштабах распространяет свои проклятия. Куба, несмотря на продолжающуюся сильную зависимость от экспорта сахара, с 1959 года, после проведения аграрной реформы, начала интенсивный процесс диверсификации своей экономики. Это позволило полностью устранить безработицу: кубинцы больше не работают лишь пять месяцев в году во время сахарных уборок, а заняты весь год в непрерывном и, безусловно, сложном строительстве нового общества.
«Возможно, вы думаете, господа, – говорил Карл Маркс в 1848 году, – что производство кофе и сахара является естественным предназначением Вест-Индии. Однако два столетия назад природа, которая имеет мало общего с торговлей, не посадила здесь ни кофейного дерева, ни сахарного тростника» [14]. Международное разделение труда было создано не благодатью Святого
