«дарованного» и Кубу, – и с Божьей помощью, во имя прогресса человечества и цивилизации, мы обязаны ответить на это великое доверие». В 1902 году Томас Эстрада Пальма был вынужден отказаться от американского гражданства, которое он принял в изгнании: американские оккупационные войска сделали его первым президентом Кубы. В 1960 году бывший посол США на Кубе Эрл Смит заявил на заседании подкомиссии Сената: «До прихода Кастро к власти Соединенные Штаты оказывали на Кубу такое неотразимое влияние, что американский посол был второй по значимости фигурой в стране, а порой даже важнее кубинского президента».
Ко времени свержения диктатора Батисты Куба продавала почти весь произведенный сахар в Соединенные Штаты. За пять лет до этого молодой адвокат-революционер безапелляционно заявил тем, кто судил его за нападение на казармы Монкада, что история его оправдает[47]. В своем пламенном выступлении он сказал: «Куба остается фабрикой по производству сырья. Сахар экспортируется, чтобы импортировать конфеты…» [29]. Куба покупала в США не только автомобили и станки, химикаты, бумагу и одежду, но и рис и фасоль, чеснок и лук, жиры, мясо и хлопок. Мороженое привозили из Майами, хлеб из Атланты и даже шикарные обеды – из Парижа. Сахарная страна импортировала около половины потребляемых фруктов и овощей, хотя лишь треть ее активного населения имела постоянную работу, а половина земель сахарных заводов оставалась пустующей, компании ничего не производили [30]. Тринадцать американских сахарных заводов контролировали более 47 % всех сахарных площадей и зарабатывали около 180 миллионов долларов за каждую уборочную кампанию. Богатства недр – никель, железо, медь, марганец, хром, вольфрам – входили в стратегические резервы Соединенных Штатов, чьи компании едва разрабатывали эти ресурсы, ориентируясь только на текущие нужды армии и промышленности. В 1958 году на Кубе было больше зарегистрированных проституток, чем работников шахт [31]. Полтора миллиона кубинцев страдали от полной или частичной безработицы, как указывали исследования Сере и Пино, процитированные Нуньесом Хименесом[48].
Экономика страны двигалась в ритме сахарных уборочных кампаний. В период с 1952 по 1956 год покупательная способность кубинского экспорта не превышала уровня 30-летней давности, несмотря на то что потребности в валюте значительно возросли [32]. В 1930-е годы, когда кризис не только укрепил зависимость кубинской экономики, но и помешал ее преодолению, доходило до того, что недавно установленные заводы демонтировали и продавали в другие страны. Когда революция восторжествовала, в первый день 1959 года, промышленность Кубы была очень слабой и развивалась крайне медленно, более половины производства было сосредоточено в Гаване, а немногие фабрики, оснащенные современными технологическими решениями, управлялись дистанционно из США. Кубинский экономист Рехино Боти, соавтор экономических тезисов партизан со Сьерры, приводит пример филиала Nestlé, который производил сгущенное молоко в Баямо: «В случае аварии техник звонил в Коннектикут и указывал, что в его секторе то или иное оборудование не работает. Он сразу получал инструкции о необходимых мерах и механически их выполнял… Если это не помогало, через четыре часа прилетал самолет с командой высококвалифицированных специалистов, которые все исправляли. После национализации вызвать помощь было уже невозможно, а редкие техники, которые могли бы устранить мелкие неполадки, уехали» [33]. Это свидетельство иллюстрирует трудности, с которыми столкнулась революция, начав свое рискованное предприятие – превращение колонии в родину.
Куба стояла «на обрубленных ногах» зависимости, и ей было крайне сложно начать идти своим путем. В 1958 году половина кубинских детей не посещала школу, но, как неоднократно подчеркивал Фидель Кастро, невежество было гораздо более обширной и серьезной проблемой, чем неграмотность. Великая кампания 1961 года[49] мобилизовала армию молодых добровольцев, чтобы научить всех кубинцев читать и писать, и результаты поразили весь мир: по данным Международного бюро образования ЮНЕСКО, сегодня Куба демонстрирует самый низкий уровень неграмотности и самый высокий процент школьного обучения, как на начальном, так и на среднем уровне, в Латинской Америке. Однако проклятое наследие невежества невозможно преодолеть за одну ночь или один день, даже за 12 лет. Недостаток квалифицированных технических кадров, некомпетентность в управлении, дезорганизация производственного аппарата, бюрократический страх перед творческим воображением и свободой принятия решений продолжают создавать препятствия на пути к развитию социализма. Но, несмотря на всю систему беспомощности, созданную четырьмя с половиной веками истории угнетения, Куба с неослабевающим энтузиазмом рождается заново, радостно и неукротимо напрягая все силы, чтобы устранить преграды.
Сахар был ножом, а империя – убийцей
«Строить на сахаре – это лучше, чем строить на песке?» – раздумывал Жан-Поль Сартр в 1960 году, находясь на Кубе.
На причале порта Гуаябаль, откуда везут сахар навалом, кружат пеликаны над гигантским складом. Я вхожу и ошеломленно смотрю на золотую пирамиду сахара. Когда внизу открываются люки, чтобы без упаковки перенести груз на корабли, из продольной двери в крыше сыпятся новые потоки золота – сахара, только что доставленного с мельниц сахарных заводов. Струи сахара сверкают под лучами солнца. Эта теплая гора, к которой я прикасаюсь и которую не могу охватить взглядом, стоит около четырех миллионов долларов. Наверное, в ней воплотились весь восторг и драматизм рекордного урожая 1970 года, который, несмотря на сверхчеловеческие усилия, так и не достиг десяти миллионов тонн. И перед моим мысленным взором на фоне сахара разворачивается и гораздо более долгая история. Я думаю о предприятиях компании Francisco Sugar Co., совсем недавно принадлежавшим Аллену Даллесу, где я провел неделю, слушая истории прошлого и наблюдая за рождением будущего: вот Хосефина, дочь Каридад Родригес, которая учится в школе, в здании бывшей казармы, и ее классная комната на том самом месте, где мучили перед смертью ее отца; вот Антонио Бастидас, 70-летний чернокожий рабочий, который однажды ранним утром этого года повис на рычаге сирены, потому что сахарный завод выполнил план, и завопил: «Черт побери, – кричал он: – Мы, черт побери, справились!», и никто не мог оторвать его руки от рычага, а гудок будил весь поселок, всю Кубу. Я вспоминаю истории о недавнем прошлом, рассказы о выселениях, о взятках, об убийствах, голоде и странных промыслах, которые порождала вынужденная безработица, длящаяся более половины каждого года, – например, ловля сверчков на полях. Я думаю о том, что эта страна пережила неимоверные страдания, как мы теперь знаем. Те, кто погиб, умерли не напрасно: например, Амансио Родригес, расстрелянный штрейкбрехерами на собрании, когда он со злостью отказался от чека, в который мог сам вписать любую сумму, а когда товарищи пришли его хоронить, то обнаружили, что у него нет ни второй пары штанов, ни носков, чтобы обрядить тело; или 20-летний Педро Пласа,
