Его откровения прервал мобильный. Я вздрогнула, Йоханн тоже, но все-таки ответил на звонок:
– Да, алло?
Ненавижу людей, которые не представляются по телефону. Лицо у него стало напряженным. Слушая, он выпрямился и убрал руку со спинки моего стула.
– Послушай, я же сказал, что позвоню, когда узнаю. Пока ничего не могу сообщить, дай мне немного времени. Я же не занимаюсь этим изо дня в день.
Женский голос на другом конце провода звучал громко, так что я слышала обрывки фраз: «…на тебя положиться» и «…в конце концов, у тебя семья».
Йоханн, похоже, заметил, что я тоже слушаю, и встал.
– Как бы там ни было, ты не вовремя. Я позвоню завтра… только, пожалуйста, не обижайся. Ну, до скорого.
Он снова сел, а я махнула официантке:
– Счет, пожалуйста.
– Кристина, посиди еще. Боюсь, возникло недоразумение. Каждый раз, когда мы встречаемся, мне звонит моя тетя.
«Конечно, тетя-мышка», – подумала я, пытаясь обуздать свои растрепанные чувства.
– Я понимаю, Йоханн, к тому же ты можешь говорить по телефону с кем хочешь. Мне нужно идти, завтра снова работать, и, как ты знаешь, у меня есть еще папа.
Подошла официантка.
– Посчитать вместе?
– Да.
Йоханн вытащил из кармана джинсов бумажник и протянул девушке купюру. Я позволила ему заплатить, мне это свидание и так стоило много нервов.
Нам нужно было в одну сторону, смешно идти порознь. Мы шли молча, я чувствовала на себе его взгляд, но не испытывала никакого желания задавать вопросы, ответы на которые не хотела слышать. Не доходя до пансиона, он внезапно остановился и крепко взял меня за локоть.
– Погоди.
– Да?
– Мы же не хотим встретить твоего отца, правда?
– Боишься?
Он озадаченно посмотрел на меня:
– Твоего отца? Нет. Просто подумал, что тебе придется дискутировать с ним на тему сигарет и мальчиков.
Он засмеялся. Я – нет. Мне было грустно. Он заметил это и положил руку на мое плечо.
– Послушай, мне нужно уладить кое-какие дела, о которых я не хочу сейчас говорить. И независимо от этого я чуть-чуть влюбился и хотел бы узнать тебя ближе. И одно с другим никак не связано. Понимаешь?
Я, разумеется, не понимала, но у него были такие карие оленьи глаза, эротический голос, красивый рот, и от него так чудесно пахло. В общем, я к нему прижалась.
– Все в порядке. Может, завтра вечером удастся вместе искупаться.
Он поцеловал меня сначала нежно, потом долгим поцелуем в губы. Вблизи в его карих глазах были заметны золотистые крапинки.
По дороге к дому я успокаивала себя мыслью, что у милашки Нильса наверняка тоже есть какие-то тайны. Ну и что? Ведь это же лето, в конце концов.
Я с облегчением обнаружила, что вернулась первой. Свидание с Йоханном продлилось недолго. Еще не было и одиннадцати. Чистя зубы, я отгоняла дурные мысли и пыталась сосредоточиться на золотистых крапинках и поцелуе. Поскольку я порядочно устала, мне это удалось, и я отправилась в постель.
Держась за руки, мы с Йоханном бредем вдоль берега моря. Поблескивает вода в лучах заходящего солнца, тихо накатывают волны, мы говорим о том, где хотели бы жить: на Нордернее, на Зюльте, в Гамбурге или на Мальдивах? Йоханн опускается на одно колено, чтобы поднять какую-то особенно красивую сердцевидку, я медленно иду дальше. Вдруг раздается трезвон велосипедного звонка. Я оборачиваюсь и с ужасом вижу, как Гизберт фон Майер давит моего суженого велосипедом, вырывает из его рук сердцевидку, протягивает мне и кричит своей фистулой: «Ты едва не совершила страшную ошибку! Но я пришел, чтобы тебя спасти».
Я проснулась в холодном поту как раз в тот момент, когда папа, насвистывая, входил в дом. Я даже узнала строчку из Марианны Розенберг: «Марлен, одна из нас должна уйти…»
Когда на следующий день я в семь утра осторожно приоткрыла дверь в спальню отца, он лежал на спине, с подушкой на лице и тихо похрапывал. Ночью он заходил ко мне в гостиную. Я притворилась спящей и с угрызениями совести почувствовала, как он погладил меня по щеке. Я ему солгала. Поэтому и не стала будить его сейчас – папе не обязательно каждый день являться в пивную к восьми утра. В конце концов, у него тоже каникулы.
Кровать Доротеи была не тронута, она провела ночь с Нильсом либо на пляже, либо в его бывшей детской, в любом случае ее ночь оказалась, несомненно, более волнующей, чем моя, и уж точно без кошмаров с ГфМ.
В пансионе я застала Марлен на кухне, раскладывающей булочки по корзинкам.
– Доброе утро, – повернулась она ко мне. – Вчера вечером ты так быстро ушла. Тебе уже лучше? Хайнц делал какие-то таинственные намеки…
Я налила себе кофе и присела на табурет.
– Доротея ему сказала, что у меня страшные боли по женской части. Специально, чтобы я могла уйти на свидание, о котором не хотела ему говорить.
– Свидание? С кем? – Марлен опустила пакет с булочками и с любопытством уставилась на меня. – Рассказывай!
– С твоим постояльцем. Йоханном Тиссом.
– О!.. И как?
Я вытянула ноги и привалилась спиной к стене.
– Марлен, он высший класс! Мы встретились в «Сёрф-кафе», было очень здорово. И мне кажется, у нас что-то может получиться.
Ее скептический взгляд напомнил мне о его вопросах о ней, о подозрительных звонках какой-то мышки, или как там ее, о загадочных намеках, сделанных при расставании.
Я попыталась успокоить и себя, и Марлен:
– Ему что-то надо здесь уладить по работе, он вообще-то банкир. Может, расследует какой-нибудь случай коррупции, он сказал, что не может об этом говорить. И еще сказал, что чуть-чуть влюблен в меня. К тому же он хорошо целуется. В общем, было классно…
Я допила кофе, поставила чашку в раковину и взяла блюдо с нарезкой.
– Начну, пожалуй. Никаких особых пожеланий нет?
Марлен покачала головой, я была рада, что она не комментировала мое рандеву. Критики я не хотела.
Берги были первыми постояльцами, пришедшими на завтрак. Близняшки уселись рядом – Эмили надула губы, а Лена радостно мне кивнула:
– Привет, Кристина, сделаешь нам какао?
– Конечно. Эмили, а ты будешь какао?
– Нет, я сегодня не стану ни есть, ни пить.
На ее детском личике было написано, что настроение у нее просто отвратительное. Лена пояснила:
– Они поссорились с папой. Теперь она с ним не разговаривает.
Лена бросила взгляд на родителей, стоявших у буфета с едой.
– Папа сказал, что она упрямая курица.
Эмили жалобно посмотрела на меня:
– Курицы не упрямые. И папа начал первый.
Я очень хорошо ее понимала.
– Мне это знакомо. Мой папа тоже постоянно начинает первый. Но знаешь что? Умный всегда уступает. Так говорит моя мама. И теперь я делаю вид, будто мы с папой и не ссорились, стараюсь быть с ним ласковой, и тогда он обо всем забывает. Попробуй как-нибудь.
Эмили задумалась.
– У твоего папы такие смешные кепки. Он наверняка приятнее моего.
– А по-моему, твой папа тоже очень милый.
Анна и Дирк Берги сели за стол и улыбнулись мне. Эмили бросила на меня быстрый взгляд, потом взяла из корзинки хлеб, положила его себе на тарелку и посмотрела на отца:
– Доброе утро, папочка. Ты хорошо спал?
Дирк Берг пораженно уставился на дочь. Я вернулась в кухню и поздравила себя с обнаружением фантастического педагогического таланта.
Марлен готовила чай.
– Ты успела домой до прихода отца? – повернулась она ко мне.
– Да, с запасом, а вы сидели довольно долго. Было мило?
Марлен засмеялась:
– Мило? Господин фон Майер совсем разошелся. У них с Хайнцем оказалась общей не только страсть к «Гамбургу», но и к немецким шлягерам. Я думала, что паренек взорвется. Лицо у него так и пылало, когда он пел свою любимую песню из репертуара Андреа Берг.
– У него и настроение должно было быть соответствующим.
– Как у Хайнца?
– Нет, как у Андреа Берг.
– Понятия не имею, кто это.
– Она поет так, как Гизберт фон Майер говорит. Геза сильно мучилась?
– Она выдержала. Очень старалась остаться серьезной. Да мы недолго и посидели, через час ушли.
– Доброе утро. – В дверях кухни возник Онно и смущенно посмотрел на нас. – Пивная закрыта, я пришел слишком рано?
– Совершенно вылетело из головы. Папа еще спит. А ключ у него.
Онно сразу забеспокоился:
– Как спит? Он заболел?
– Нет, не думаю, но вид у него был усталый, и я решила его не будить.
Марлен сняла связку ключей с крючка и отстегнула один из них.
– Вот, Онно, возьми, второй у Хайнца. Когда-нибудь он да объявится. И тогда ты вернешь мне этот.
Онно кивнул:
– Хайнц может прийти и попозже, я пока начну один. А вот и Калли приехал. Ну, пока, до скорого.
В окно кухни мы видели, как Калли старательно пристегивает свой велосипед, а Онно его ждет. Предупредить его мы не успели, да это бы и не помогло: когда Калли выпрямился, перед ним стояла пушистая, в черно-желтую полоску Ханнелора Клюпперсберг. Что она ему сказала, мы не слышали, но Калли покраснел как рак, а Онно на всякий случай отступил на шаг назад. Но это его не спасло, потому что сзади оказалась подружка Мехтхильда.
