на тебя нравится. Ты такая красивая, Женя, что я себя не помню.
– Ты тоже красивый, Эркин, ты очень красивый.
Она потянулась наверх, к его лицу, и он склонился к ней, коснулся своими губами её лица и не сразу, оттягивая этот миг, прижался губами к губам. И теперь Женя отвечала ему. Она по-прежнему не любила игр языком, вернее, он по старой памяти и не предлагал ей этого. Да и… да и к чему им это? Он почувствовал, что Женя сейчас начнёт задыхаться и оторвался от неё, поцеловал в шею, возле уха, в горло, в ямку между ключицами.
Женя запрокинула голову, выгнулась, подставляя его губам грудь, раскрываясь перед ним, и он вошёл точным сразу и сильным, и мягким ударом.
С той ночи, когда Женя объяснила ему, что он прощён, и разрешила ему опять ощущать её, он ни на секунду не забывал, что Женю надо беречь, ловил её малейшие движения, подстраиваясь под её желания. И боялся, что накатывающая каждый раз, поглощающая его волна заставит его сделать что-то не так, он же теряет себя в волне. Но пока всё обходилось. Женя… Жене нравилось.
Волна уже подступала, и он крепче обхватил Женю, прижал её бёдра к своим… руки Жени на его шее… частое прерывистое дыхание… сохнут губы, кружится голова… и ещё… и ещё… и ещё…!
Он стоял, прижимая к себе мягкое тёплое тело Жени, её голова лежала у него на плече, а её волосы окутывали их обоих. Эркин ощущал их прохладу на своих руках и спине. Осторожно, чтобы не потревожить Женю, перевёл дыхание.
– Ой, Эркин, – вздохнула Женя, не открывая глаз.
– Да, Женя, – сразу откликнулся он, беря её на руки.
Женя, по-прежнему закрыв глаза, плотнее обхватила его за шею, прижалась к нему.
Постель была уже разобрана, и Эркин уложил Женю, укрыл одеялом и поцеловал в щёку.
– Я сейчас, только уберу всё.
И, не ожидая ответа, мягко высвободился из её объятий. Убирать, кстати, особо и нечего. Джинсы на пуф, шлёпанцы к кровати, рубашка Жени…
– Женя… одеть тебя? – нерешительно предложил он.
– Не-а, – вздохнула Женя и тихо засмеялась. – Спасибо, милый.
Эркин бросил её рубашку на другой пуф, вернулся к кровати и лёг. Женя потянулась укрыть его, а он погасить лампу, и они обнялись. И одновременно засмеялись этому.
– Хорошо, когда лампа одна, да?
– Ага, – согласился Эркин, прижимая к себе Женю. – Какая ты… – он запнулся, подбирая слово.
– Какая? – хитро спросила Женя.
– Сладкая, – выпалил Эркин между поцелуями.
Женя фыркнула.
– Ты что, съесть меня хочешь?
– А можно? – деловито поинтересовался Эркин.
Целуя Женю, он уже целиком скрылся под одеялом.
– Если ты меня съешь, – Женя не переставала смеяться: так щекотно он целовал её. – Я завтра не пойду на работу, а у меня текст не допечатан.
Проложив дорожку из поцелуев по телу Жени до лобка, Эркин двинулся обратно.
– Тогда… конечно… работа… должна… быть… закончена… – говорил он между поцелуями.
Наконец он вернулся к лицу Жени, поцеловал её в углы губ, щёки, закрытые глаза. Женя уже засыпала, и Эркин целовал её всё мягче и нежнее, пока она не заснула окончательно, обняв его за шею. И, ощутив её ровное сонное дыхание, он заснул сам.
Только теперь он по-настоящему понял, о чём говорила Женя в Джексонвилле. Засыпать и просыпаться вместе, ничего и никого не боясь, не прячась ни от кого. А что они запираются, так это от Алисы, это нормально, детям и знать об этом не надо. Сейчас если вспомнить, как они тогда, в одной комнате… хорошо, что всё кончилось. Теперь-то всё хорошо, лучше не бывает, не может быть…
Звонок будильника разбудил их, заставив разорвать объятия. И, хотя Эркин уже не раз говорил Жене, что ей незачем вставать так рано, он сам управится, она упрямо каждый вечер заводила будильник. И как всегда Эркин просыпался за минуту до звонка и эту минуту лежал неподвижно, любуясь Женей и наслаждаясь тишиной и спокойствием.
Звенит будильник, подлетает кверху одеяло, Женя, на бегу запахивая халатик, исчезает из спальни, Эркин бросается к комоду за чистыми трусами, влезает в джинсы и выбегает следом за Женей. А на кухне уже греется чайник, Женя быстро накладывает ему на тарелку картошку и мясо.
– Садись, поешь.
– Ага, спасибо, Женя, – Эркин ест быстро, с удовольствием. – Женя, я сегодня к Кольке зайду.
– Да, ты говорил, иди, конечно.
И вот уже Эркин бегом возвращается в спальню, быстро натягивает тёплое бельё, джинсы, ковбойку, носки. В прихожей он всё так же быстро обувается, шарф, полушубок, ушанка. И быстрый, скользящий по щеке поцелуй Жени.
– Счастливо, Эркин, удачи.
– Спасибо, и тебе удачи.
Уже привычная, знакомая до шага дорога в общей толпе, где не меньше половины – его знакомые.
Эркин всегда легко уживался, быстро привыкал, приспосабливался. Без этого в круговерти Паласов и распределителей не выжить. Но сейчас… сейчас всё совсем другое. Всё, как каждый день, а ему радостно, будто впервые. И общие разговоры.
– Мороз, привет!
– Привет.
– Ого, здорово!
– Читал про жулика?
– Это который со старушек на памятник собирал?
– Н-ну!
– Давить таких надо!
– Да уж, на святом нажиться вздумал.
– На масленицу дадут отгул, не слышал кто?
– После святок не проспался, а по-новому в загул лезешь.
И уже проходная.
Пропуск на первой проходной, табельный номер на второй, смотри-ка, Лизка сегодня, чего она не в свою смену, а Серёня в новом пальто…
– С обновой тебя, носи на здоровье.
– Спасибо, – расплывается Серёня.
Дверь с цифрой «пять».
– Всем доброго утра.
– И тебе того же.
– Серёня-то, франтом!
– Обмыть надо.
– У Ряхи одно на уме.
– Халяву не упустит.
Медведев оглядывает их льдисто блестящими глазами.
– Всё, мужики, айда.
Эркин, уже на ходу натягивая рабочие рукавицы поверх варежек, идёт со всеми по коридору. А смотри-ка, светло как. Что сегодня? Контейнеры? Точно, вон стоят. Ну, поехали.
Сегодня он с Петрей, Серёней и Лютычем. Эти дурынды только вчетвером и сдвинешь.
– Пошёл.
– На меня подай.
– Пошёл.
– Серёня, тормози.
– Аг-га!
– Хорош!
Работал Эркин как всегда, сосредоточенно, не глазея по сторонам. Можешь думать о своём, это не мешает, но и на сторону не отвлекайся. Тоже… с питомника усвоено. Иначе он уже не может. И не пытается.
– Мороз! – у Медведева из-под ушанки прилипшие ко лбу завитки. – С Лютычем туда, оба!
А контейнеры? А ладно, старшому виднее! Бегом через весь двор. Бочки? Так вдвоём же… ладно, справимся.
– Лютыч, давай отсюда.
– Ага. На меня давай.
– Пошёл!
– Пош-шёл.
Привычная и потому не тяжёлая, нет, не то,
