в первую очередь. Бурлаков же тогда торт принёс. А тоже… напросился по своему делу. Так что… так что всё правильно.
Небо затянули тучи, и полетел мелкий колючий снег. Колька поглубже надвинул шапку. Эркин в крещенские морозы привык носить ушанку с опущенными ушами и потому ограничился тем, что поднял воротник полушубка. Ветер сдувал на них с крыш облака снежной пыли, заметно потемнело. Но они уже почти пришли. Кудлатый пёс облаял их, не вылезая из конуры.
В дворике Кольки ветер чувствовался меньше. Они остановились, немного оббили снег друг с друга, хлопая варежками по плечам и спинам, и поднялись на крыльцо.
– Ну, вот и дошли, – улыбнулся Колька. – Давай, заходи.
В сенях ещё раз отряхнулись, разделись, обмели от снега бурки.
– Да заходите так, – выглянула в сени Эсфирь. – Здравствуйте.
– Здравствуйте, – улыбнулся Эркин, снимая бурки.
Не станет он мытый пол грязнить. Да и вот, тряпочные коврики на полу, да, правильно, половики. А он специально сегодня вместо портянок носки надел. Эркин поставил бурки под полушубком, засунул в рукав шарф и достал из кармана шоколадку.
Эсфирь, увидев шоколад, покачала головой и улыбнулась.
– Ох, зачем же вы…
Эркин, не зная, что положено говорить в таких случаях, ограничился улыбкой. И этого оказалось достаточно.
– Сейчас чай будем пить, – сразу сказала Эсфирь.
– Ага, – кивнул Колька. – А я пока подпол покажу.
– А это зачем? – удивилась Эсфирь.
– Я никогда не видел подпола, – извиняющимся тоном сказал, улыбаясь, Эркин.
Колька сдвинул в сторону половик и за утопленное в половицу кольцо поднял крышку.
– Во, видишь?
Эркин нагнулся, оглядывая открывшееся внизу пространство, присел на корточки.
– Давай слазим, – предложил Колька.
– Давай, – кивнул Эркин.
– Коленька, ты варенья заодно достань, – сказала от печи Эсфирь.
Хотя вниз вела небольшая лестница, Колька просто спрыгнул, и Эркин последовал за ним.
Подпол оказался почти обычной кладовкой. Вдоль стен полки с банками, тут же ящики с яблоками, мешки с картошкой, ещё что-то. Было заметно холоднее, чем в доме, но не так, как на улице. Колька взял с полки банку, посмотрел.
– Мороз, ты какое варенье больше любишь? Вишнёвое или яблочное?
– Любое, – улыбнулся Эркин.
– Ну, как знаешь, – Колька подошёл к люку и, поднявшись на одну ступеньку, поставил банку наверх. – Мама Фира, дай ведро, я картошки нагребу.
– Держи, Коленька.
Она наклонилась над люком, подавая ведро. Эркин молча смотрел, как Колька развязал мешок и переложил из него в ведро картошку. Мешков было немного.
– Ну вот, – Колька завязал мешок. – Если посмотрел, полезли обратно.
– Да, – тряхнул головой Эркин. – Спасибо.
– Не за что.
Они вылезли наверх, Колька опустил крышку и закрыл её половиком.
– Я самовар поставила, – улыбнулась Эсфирь.
– Ага, дело. Пошли пока.
Они прошли в горницу. Занавеска Семёна была отдёрнута, и они сразу подошли к кровати.
– Привет, – улыбнулся Эркину Семён, протягивая руку. – Ну, как дела?
– Нормально, – ответил улыбкой и рукопожатием Эркин.
– Чего это ты в подпол полез? – весело спросил Семён.
– Да это его Миняй с панталыка сбивает, – Колька переставил у кровати Семёна два стула и сел на свой верхом, бросив руки на спинку. – Живёт, понимаешь, в городском доме и хочет из балкона подпол сделать.
Семён с удовольствием захохотал. Рассмеялся и Эркин.
– Картошку ему, понимаешь, держать негде, – фыркал сквозь смех Колька.
– Какой уж подпол в квартире, – отсмеялся Семён. – И как ты с картошкой устраиваешься?
– Мешок куплю и в кладовку, – охотно ответил Эркин. – Когда доедим, за новым на рынок иду. В больших квартирах, в башнях, холодная кладовка есть, ну, башенные там держат.
Разговор шёл о всяких хозяйственных мелочах. Эркин, не удержавшись, искоса посмотрел на стену над диванчиком. Гитара была на месте. Посмотрел быстро, по-питомничьи, но Колька то ли заметил, то ли почувствовал. И вдруг решительно встал, в два шага пересёк горницу и снял с гвоздя гитару.
– Ты говорил, что умеешь. Сыграй, Мороз, а?
И Эркин не стал отказываться, бережно принял гитару. Но честно сказал:
– Я шесть лет уже не играл. И пальцы не те стали.
– Ладно тебе, – нетерпеливо дёрнул головой Колька.
Эркин сел поудобнее, перебрал струны. Звучание было немного другим, непривычным, и струн семь, а он привык к шести, но… но… голова забыла, а тело помнит. И пальцы… думал, совсем не те стали, а помнят, работают. Ну… ну, а если эту… что Андрей пел, и тогда в поезде. Незаметно для себя Эркин запел, пока без слов, подгоняя аккорды.
– Знаешь эту? – радостно спросил Семён.
– От брата слышал.
Эркин пел негромко, не от неуверенности, а просто песня не для громкости, и это же дом, он сам слышит, как его голос отлетает от стен, грозя смазать мелодию. Неслышно вошла из кухни Эсфирь и остановилась у двери, придерживая Колобка, чтобы тот не вздумал бегать и мешать.
Эркин допел и смущённо улыбнулся.
– Здорово! – выдохнул Колька.
– Хорошо поёшь, – улыбнулся Семён. – Спасибо, браток.
Эркин перебирал струны не в силах расстаться с гитарой.
– Спой ещё, – попросил Семён. – А вот эту знаешь? – и негромко насвистел мелодию.
Эркин озадаченно мотнул головой.
– Не слышал.
– Это наша, – улыбнулся Семён, – семейная.
– Спой, я подберу.
– Певец из меня, – усмехнулся Семён, но запел.
Эркин слышал, как он фальшивит, чувствовал, что Семён явно перевирает мелодию, но старательно подстраивался под него. Семён заботился не о мелодии, а о словах.
– Ночь коротка… Спят облака… – не так выпевал, как выговаривал Семён. – И лежит у меня на погоне незнакомая ваша рука…
– Здорово, – повторил Колька, когда они закончили, и совсем тихо, почти про себя, так что услышал только Эркин. – Мамка тоже её любила.
В глазах Семёна стояли слёзы.
– Самовар готов, – сказала, прерывая молчание, Эсфирь.
– Во, в самый раз, спасибо, Мама Фира, – широко улыбнулся Колька.
– Спасибо, – сказал и Семён, но глядя на Эркина.
Эркин ответил ему улыбкой и протянул гитару Кольке.
– На, возьми.
Он не хотел, но в голосе прозвучало сожаление. Колька бережно взял гитару и отнёс её, повесил на прежнее место, постоял так и резко обернулся.
– Пошли Мороз, чаю попьём. Мама Фира, ты самовар не трогай, я его сам подниму. Сёма?..
– Я подремлю, – ответил Семён. – Задёрни.
– Ага.
Колька поправил занавеску, отделявшую кровать Семёна от горницы.
На кухне возле печки шумел самовар, стол был накрыт клеёнкой в цветочек, и на деревянном толстом кружке стояла сковородка с потрескивающей жареной на курином жире картошкой.
– Ух ты! – восхитился Колька. – Ну, Мама Фира, спасибо! Садись, Мороз.
Крякнув, Колька поднял и поставил на стол большой, заметно помятый, но начищенный до блеска самовар и сел за стол. Эсфирь положила им картошки.
– Кушайте на
