к противоположному взгляду.
Официально правительство стояло за соглашение с Обществом на продление концессии, и открытого разногласия в среде правительства не было; фактически же дело было не закончено и продолжались бесконечные препирательства и оттяжки.
Едва Дума нового созыва успела устроиться, переварить свой тяжелый председательский кризис и начать текущую работу, как на ее рассмотрение поступило законодательное предположение, подписанное значительным количеством членов (около 100) о выкупе в казну всего предприятия Киево-Воронежской железной дороги. Инициаторами были националисты Демченко и Савенко, сближение с которыми Рухлова не составляло ни для кого тайны, а самое изложение предположений составляло дословное повторение мнений представителей Министерства путей сообщения в комиссии о новых железных дорогах.
Прочитав эти предложения, я позвонил по телефону к Рухлову и спросил его, знает ли он об этом обстоятельстве и как относится к нему? Он мне ответил, что ничего об этом не знает, ни с кем не беседовал об этом вопросе, и, на вопрос мой об его отношении по существу, сказал, что хотя он вполне сочувствует такому направлению дела, но считает, что правительство связано своим предыдущим отношением к вопросу и переговорами с Обществом, принявшим все требования правительства, и потому он не станет более поддерживать взгляда Думы, но находит только, что лично ему выступать не следует, так как все знают сочувствие его идее выкупа дорог в казну, и следует это сделать мне, как исповедующему противоположный взгляд.
Я предупредил его в конце беседы, что внесу немедленно этот вопрос на рассмотрение Совета министров и считаю, что пора положить предел всем бесконечным препирательствам и той волоките, которая просто недостойна правительства.
Через несколько дней я так и поступил: внес это дело в Совет. Совет отнесся совершенно спокойно к этому вопросу. Рухлов промолчал, государственный контролер Харитонов определенно заявил о своем несочувствии думскому предположению и о необходимости поддержать точку зрения правительства. Я развил исключительно финансовую сторону вопроса и предпочтительность не тратить казенных денег там, где можно привлечь частные капиталы, и решение Совета сложилось единогласно против предположения Думы.
Это нисколько не помешало, однако, Думе через три недели провести свою точку зрения подавляющим большинством голосов против взгляда правительства и против своего собственного докладчика — авторитетного инженера Маркова 1-го. Я нарочно не поехал сам в Думу, чтобы не дать повода к личным выходкам, и меня заменил мой товарищ С. Ф. Вебер. Его никто не слушал, как не обратил никто внимания на чрезвычайно веские возражения докладчика Маркова, и предложение о выкупе в казну всего предприятия Киево-Воронежской дороги прошло подавляющим большинством голосов, чуть ли не три четверти Думы.
Каждый голосовал под влиянием своих соображений: правые и националисты — просто чтоб насолить мне, зная прекрасно и открыто говоря о том, что я действую просто в пользу моего родного брата, и намекая даже на то, что я заинтересован материально. Октябристы раскололись пополам. Кадеты — из принципиальной оппозиции правительству, а левые — по их излюбленному соображению о передаче в руки государства всего железнодорожного транспорта.
Несколько месяцев спустя, 25 июня 1913 года, дело это перешло в Государственный совет, и там я одержал крупную победу. В комиссии повел было кампанию против меня мой бывший подчиненный по Министерству финансов А. П. Никольский, поддержанный бывшим киевским профессором Пихно, но их голоса скоро потонули в общем резко сочувственном отношении к взглядам правительства, а в общем собрании я имел положительно большой успех; при голосовании открытою баллотировкою (вставанием) против меня было всего 4 голоса, и все они с правых скамей.
Вышедший из недр Государственной думы проект был отклонен.
Через неделю после такого решения все дело о новом соглашении с Обществом Московско-Киево-Воронежской дороги прошло единогласно в Совете министров, было немедленно утверждено государем, и все интриги и шахматные ходы моих противников, потребовавшие почти четырехлетнего упорного труда и ненужных прений, оказались совершенно напрасными.
Радости моего брата не было предела. Ознакомившись со всеми документами по делу, которых не было раньше в его руках, он был ошеломлен тем, какую массу неприятностей привелось мне пережить из-за дела, в котором было замешано его имя, и положительно он не знал, чем и как выразить мне свою благодарность. Через два года его не стало. Большим моральным облегчением для меня в минуту, когда у меня на глазах он скончался, было то, что он не лишился, до конца своих дней, возможности трудиться над любимым делом, что я избавил его от горького разочарования и скрасил ему последние месяцы жизни.
Что это был за человек, пусть послужит лучшим показателем такой факт: за сутки до кончины — он умер от воспаления легких, — почувствовав себя минутно лучше, он встал с постели, вопреки решительному требованию врача, и сел за письменный стол набрасывать свою речь для общего собрания своей любимой дороги, назначенного на следующий день и на котором он все еще надеялся присутствовать. Ему это не было суждено: когда все собравшиеся акционеры заняли места, им сообщили по телефону, что их председателя не стало. Его чистая душа отошла в вечность в ту минуту, когда заместителем его произнесено было его имя, с объяснением тяжкого недуга, навеки отнявшего от дела то сердце, которое билось всегда только по нему…
Начало декабря 1912 года ознаменовалось новым инцидентом, быть может, незначительным самим по себе, но все же характерным для тех, кто был замешан в его возникновении.
Под вечер 4 декабря, за два дня до именин государя, ко мне позвонил по телефону военный министр Сухомлинов и своею обычною скороговоркою передал мне, что он только что вернулся с всеподданнейшего доклада, на котором государь передал ему подписанный им указ Сенату о назначении командира Гусарского полка Воейкова главноуправляющим по делам физического развития населения. Сразу я хорошо не понимал, в чем дело, и только потом сообразил, что это новая попытка генерала Воейкова устроить себе видное служебное положение на почве известного в то время увлечения «потешными», то есть нашими национальными бойскаутами, к созданию которых пристроились разные господа, старавшиеся выслужиться и угодить этим государю. Не вполне был в этом невиновен и покойный министр путей сообщения Рухлов, рекламировавший ту же организацию в железнодорожных училищах.
Сухомлинов передал мне, что государь поручает мне контрассигновать этот указ и опубликовать его непременно 6
