ты мне говорил, – не соглашается Роман, – помнишь, когда я пришёл к тебе и
сказал, что сын у меня родился.
– Я что ли? Ну, тогда тем более…
Разговор движется, но и вино пьётся. Иногда сидят молча в раздумьях, но это лишь усиливает
понимание. Сейчас вера друг в друга такая, какой её не бывало никогда. Если один отзывается о
чём-то «а, это ерунда», то другой даже не сомневается, что это так.
После двенадцати в коридоре раздаётся шлёпанье комнатных тапочек. Полуночники
непроизвольно втягивают голову в плечи. Серёга прячет под стол очередную пустую бутылку.
– Батюшки! Они всё ещё не спят! – восклицает бабушка.
– Но мы же тебе не мешаем, говорим тихо, – почти шёпотом уговаривает Серёга.
– Вы сидите и действуете мне на нервы. Идите спать. Ведь тебе же, Сергей, завтра на работу. С
какой головой ты пойдёшь?
– Со своей.
– Не сердитесь на нас, – просит Роман, – нам надо всё обсудить. Мы же с ним старые друзья,
одноклассники.
– Да ты-то уж друг! – вдруг обозлившись, кричит бабушка и разряжается матами. – То-то я вижу,
сколько вы тут бутылок высосали. Я-то думала… А ты такой же логушок, как и он!
– Ну, а материться-то зачем? – говорит Роман, пытаясь сдержать улыбку.
– А что я, смотреть на тебя буду!? У меня тридцать шесть лет колхозного стажа – было время
матам научиться. Я пятерых детей вырастила…
Серёга незаметным знаком даёт понять, чтобы Роман молчал. Бабушкина длинная, кажется,
уже отработанная речь продолжается минут пятнадцать. Закончив её, она уходит, захлопнув дверь.
– Вот теперь успокоится, – говорит Серёга, – выговорилась, слава Богу. Ты не сердись на неё.
– А чего ты извиняешься, будто я не понимаю? Таким старухам хватило в своё время… Может,
нам и вправду лечь, не сердить её? Приедешь – потом наговоримся.
– Да, пожалуй…
Рано утром Серёга идёт провожать Романа на автостанцию. Проспав всего четыре часа, они
оба сонные, похмельные. Теперь, при свете начинающегося дня, оба чувствуют некую неловкость,
как после признания в любви или в дружбе. Роман мог бы и сам дойти, но Серёга заявляет, что ему
нужно сразу уточнить расписание автобусов, чтобы наметить, когда приехать. Итог ночного
разговора окрыляет обоих: Роман едет сегодня, потому что волнуется за Нину с ребёнком, а
Серёга приедет послезавтра, на выходные. Приедет, чтобы конкретно поговорить в клубе о месте
худрука. А Роман к его приезду и сам кой-какие справки наведёт.
– Ты только приезжай, обязательно приезжай, – всю дорогу до автостанции твердит Роман.
– Да успокойся ты, куда я денусь… – заверяет Серёга. – Твой приезд для меня как бомба.
Конечно, я опустился, но я осознаю, что мне надо выползать. И если я не приеду, то, значит, я
вообще нищий духом, просто говно. Сейчас мне даже стыдно перед тобой. Я раскис, потому что у
меня беда с родителями! Но у тебя-то вообще полная катастрофа, а дух твой уцелел. Ты для меня
теперь как пример. И ты прав: надо просто жить да и жить. А мы всё делаем как попало. Живём как
попало, женимся как попало и прочее, прочее…
Потом, уже видя подворачивающий к остановке большой автобус, Роман протягивает Серёге
руку.
– Вот только попробуй не приедь! – жёстко говорит он. – Особенно после того, что ты сам
сейчас сказал. Если запьёшь или передумаешь, то знай, что я буду считать тебя последней
свиньёй. Но сначала я приеду и вообще всю твою сопатку расхлещу!
– Конечно расхлещешь, – почти серьёзно соглашается Серёга. – Да я сам тебе её подставлю.
Покачиваясь потом в автобусе, просыпаясь и снова впадая в мягкий уютный сон, Роман
продолжает мысленно говорить с другом. Какие теперь могут быть сомнения в хорошем будущем!?
В райцентре приходится торчать почти до вечера, ожидая следующего автобуса.
292
А потом вторая часть дальней дороги. Маленький прыгучий ПАЗик мчится сквозь степь уже в
сумерках, которые кажутся почему-то непроницаемей ночи. И тут начинается снег, но уже
весенний, ненадёжный, легко тающий на стекле. Казалось бы, какой уж теперь снег? После грозы,
уже прогремевшей в этом году, он кажется просто незаконным. Но в Забайкалье возможно всё.
Мгновенно выбелив землю, снег уходит до горизонта и смешивается там с таким же снежным
небом. Разве лишь по еле заметной розовой полоске можно понять, что там уже не земля, а небо.
Пространство и белизна завораживают так же, как и огонь. Очередное приближающееся село
похоже на горсть углей, брошенных в серые, не совсем чистые белила. Странно видеть угли в
снежном мраке. Дорога по краям совершенно пустая. По обочине не видно ни деревьев, ни
столбов. И даже не понятно, как же эти светящиеся угли соединены со всем остальным миром?
Как туда попал, откуда взялся там этот призывный свет? Пожалуй, он существует лишь потому, что
там живут люди. Трудно всем, а жить надо.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Ожидание
Утром Роман лежит, вспоминая сон. Приснилась мама. Будто сидят они в их доме, которого уже
нет на самом деле, и говорят о Серёге. Роман рассказывает, что когда Серёга переедет в Пылёвку,
то обязательно восстановит хор, который когда-то славился по всей области.
– Вот это было бы хорошо, так хорошо, – радостно сияя, говорит Маруся.
– А ты бы пошла петь, если бы смогла? – спрашивает Роман, осознавая, что сейчас-то она не
сможет ходить в клуб, потому что умерла.
– Ну а как же! Я ведь так любила петь…
Автобус, на котором должен приехать Серёга, будет вечером, но Роман ждёт его с самого утра,
втянув в ожидание и Нину. Возбуждённо крутясь на кухне, он спрашивает, что собирается она
приготовить на ужин. Предупреждает, что их разговоры, наверняка, утянутся за полночь, так что ей
будет лучше им не мешать, а идти и спокойно спать. Обидевшись, Смугляна начинает резче
стучать посудой, перестаёт разговаривать.
– Ну, ладно, ладно, – говорит Роман, обнимая её за плечи, – не обижайся, я не хотел…
Нина давно уже не помнит, чтобы он вот так подходил к ней и просил прощения и потому ещё
некоторое время дуется лишь для вида.
Понятно и то, что без гитары им сегодня не обойтись. Но не дашь же такому музыканту
негодный инструмент, который не строит? В магазине есть гитара: красивая, покрытая красным
лаком, с большим корпусом и, как можно предполагать, с объёмным звуком. Правда, и стоит
дорого. Но Серёгина игра дороже. Роман идёт в село вроде как за хлебом, но заворачивает в
промтоварный магазин опять же будто для того, чтобы просто взглянуть на инструмент. Но, тронув
струны, почувствовав, как раскошно, глубоко она
