чем дальше держать этот неприятный аппарат от государя, чем меньше приобщать к его жизни и к историческим торжествам, связанным со всем прошлым его Дома, — тем лучше, и тем менее вероятности возникнуть на пути всяким досадливым возражениям, незаметно напоминающим о том, что нельзя более делать так, как было, и требующим приспособляться к каким-то новым условиям, во всяком случае, уменьшающим былой престиж и затемняющим ореол «Царя Московского», управляющего Россией, как своей вотчиной.
В ту самую пору, о которой я веду мой рассказ, случилось одно событие, резко нарушившее для меня сравнительно спокойное течение обыденной жизни в промежуток между февральскими и майскими торжествами, когда все внимание Совета министров как будто сосредоточилось на выработке предложений о том, как лучше и ярче ознаменовать 300-летие Дома Романовых.
К тому же и внешняя политика меньше привлекала к себе внимание националистически настроенных министров, и мы с Сазоновым спокойно и согласно следили за событиями на Балканах, все более и более уверенные в том, что России удастся не допустить балканской распри до мирового пожара.
9 марта — я тогда же отметил это число — военный министр снова, как и в декабре месяце, поздно вечером позвонил ко мне по телефону и предупредил, что государь просит меня завтра, 10 марта, приехать к нему. На мой вопрос:
«В чем дело и кто еще приглашен?» — он мне ответил: «Вот уж на этот раз это вам должно быть известно больше, чем кому-либо», и на этом наш разговор оборвался.
Я поспешил было позвонить к Сазонову, узнать у него причину экстренного вызова, но его не оказалось дома, и мне не оставалось ничего другого, как спокойно ждать утра и минуты отъезда.
На вокзале я встретил Маклакова, который спросил меня — о чем будет совещание, на которое и он приглашен, а жандармский офицер подошел ко мне и сказал, что за четверть часа отошел экстренный поезд, с которым уехали великие князья, военный и морской министры. В Царском Селе меня пригласили пройти в большую угловую гостиную императрицы, в которой я нашел великого князя Николая Николаевича, Сергея Михайловича, военного министра, начальника Генерального штаба Жилинского, морского министра, министра иностранных дел, министра внутренних дел и государственного контролера. Не успел я поздороваться с собравшимися, как государь обратился ко мне с такими словами:
«Так как интересующий нас вопрос зависит прежде всего от денег, то я прошу председателя Совета министров и министра финансов сказать, как относится он к представлению военного министра».
Не зная решительно ничего о том, какое предположение имеет государь в виду, я ответил, что затрудняюсь сказать что-либо, не зная, о чем идет речь. Государь смутился и, обращаясь к сидевшему против него военному министру, сказал ему:
«Как же это так, Владимир Александрович, — снова председатель Совета ничего не знает. Ведь ваш доклад напечатан, я его читал уже две недели тому назад, и вы просили моего разрешения разослать его всем участникам совещания, собранным по вашей просьбе».
Сухомлинов покраснел и ответил: «Я решительно ничего не понимаю, ваше величество, — доклад был послан вчера утром к министру финансов и, вероятно, лежит где-нибудь у него в канцелярии». Все министры ответили, что получили доклад еще на прошлой неделе.
Я удостоверил, что, выезжая из дома в 9.15 утра, я видел моего секретаря, который сказал, что ничего от военного министра не поступало. На предложение государя, не отменить ли совещание и не лучше ли собраться на следующей неделе, после того, как я ознакомлюсь с делом, я просил государя приказать просто прочитать этот доклад, предполагая, что, быть может, я буду иметь возможность высказаться и без подготовки. Я прибавил, что я не хотел бы задерживать направления дела по причине недоставления мне необходимого материала, как бы понятно ни было такое обстоятельство.
Участники совещания имели весьма смущенный вид.
Так и было поступлено. Генерал Жилинский прочитал доклад, содержавший в себе предположения о необходимости спешно усилить нашу армию, ввиду увеличения состава германской армии и, в соответствии с приведенными расчетами, открыть единовременный кредит в сумме свыше 350 миллионов рублей и увеличить постоянные расходы Военного министерства на 100 миллионов рублей в год. Из беглого прослушивания доклада мне было ясно, что он составлен наспех, многое пропущено (например, не принят вовсе расход на постройку казарм для увеличенного состава армии и на их содержание), отдельные статьи не согласованы между собою и вовсе не затронут вопрос о том, чем так много занимается Франция, об увеличении сроков службы под ружьем, что может быть много полезнее, чем увеличение численного состава армии, но плохо обученной и, того еще хуже, плохо снабженной. Не затронут был вовсе вопрос о развитии железных дорог с точки зрения приспособления их к мобилизационным целям и т. д.
После прочтения доклада государь опять спросил меня, не желаю ли я отложить заседание, чтобы подготовиться к ответу. Я просил его разрешения ответить теперь же, но просил позволить мне говорить совершенно откровенно, не стесняясь тем, что мои слова могут быть неприятны кому бы то ни было. Хорошо помню и теперь все, что я сказал тогда. Главное я тогда же записал.
Я начал с того, что просил государя обратить внимание на то невероятное положение, которое существует у нас в деле развития армии. Не проходит ни одного доклада, чтобы военный министр не жаловался на меня за то, что я отказываю ему в средствах; почти в каждом номере «Русского инвалида» печатаются резкие статьи о том, что мы отстали от наших вероятных будущих противников, и причиною этого является все тот же вечный отказ Министерства финансов в деньгах; в каждом собрании военных та же единственная тема развивается все с большею и большею страстностью, и скоро имя министра финансов станет чуть ли не синонимом врага отечества, не признающего первого своего долга перед родиною — помогать защите ее чести и достоинства.
А между тем, что мы видим на деле и какое лучшее доказательство бессистемности наших подготовительных работ по усилению армии нужно еще искать после сегодняшнего собрания? Германия провела свой исключительный закон о единовременном налоге на население для усиления армии еще в 1911 году, а у нас встрепенулись только через два года,
