да и то не успели послать председателю Совета министров и министру финансов печатного доклада, хотя послали его другим министрам, и заставляют его читать «с листа», то есть давать заключения по такому капитальному вопросу, не дав ему возможности ознакомиться с содержанием выработанных предположений и даже обдумать эти предположения.
Но и этого мало, и после двух лет, в течение которых Военное министерство должно было готовиться и работать над новым планом усиления армии, — на рассмотрение государя представляется такая работа, в которой с первого беглого взгляда очевидны элементарная неточность и бесспорные пропуски. Достаточно указать, что пропущен расход на казармы, исчисляемый во многие и многие миллионы рублей, и невольно хочется спросить — где же будут жить те сотни тысяч солдат, которые будут призваны под знамена?
Очевидно, что при таком характере работы бесполезно углубляться в отдельные расчеты, проверять и подводить новые итоги, да это и совершенно бесцельно. Совещание не может решить этого вопроса без законодательных учреждений, и нужно только принять одно принципиальное решение, а затем поручить военному министру разработать весь вопрос без грубых пропусков и ошибок, что, очевидно, совершенно непосильно для одного военного ведомства, и внести его в Думу без всяких новых проволочек, в которых вообще не виновен никто, кроме самого военного министра, постоянно разыскивающего посторонних виновников своих собственных ошибок.
Что же касается моего принципиального отношения к делу, то я не только не буду возражать против усиления армии, но могу разве что повторить то, что я не раз заявлял открыто в Думе и докладывал самому государю, — нужно торопиться, работать не покладая рук и постараться наверстать потерянное время, и нужно заранее знать, что министр финансов не только не противится усилению защиты родины, но заявляет открыто, что деньги на это найдутся, и нужно только уметь распорядиться ими, и распоряжаться не так, как мы это делали до сих пор.
Тут государь прервал меня и сказал, обращаясь ко всем вообще, но в особенности к великому князю Николаю Николаевичу:
«Кажется, мы можем вздохнуть свободно и сказать себе, что мы недаром собрались сегодня. Я знал всегда, как горячо любит Владимир Николаевич родину и никогда не сомневался в том, что он не откажет в средствах на оборону».
Военный министр, как ни в чем не бывало, поспешил подтвердить, что и он очень благодарит министра финансов за его горячую поддержку нужд обороны.
Все молча переглядывались, великий князь Николай Николаевич шепнул мне: «Иль а дю тупэ»[37], и я продолжал мои объяснения. Я сказал государю, что прошу его разрешения коснуться только двух принципиальных вопросов, чтобы примирить новую огромную затрату на оборону с поддержанием нашего прочного финансового положения. Я сказал, что Государственное казначейство обладает в виде остатков от прежних лет свободною наличностью свыше 450 миллионов рублей и что я готов отдать ее полностью на нужды обороны, но прошу только помощи государя в том, чтобы он повелел мне сообщить его именем всем министрам, что эта наличность отдана на это дело и что министры не должны обращаться к министру финансов, как это они делают теперь ко мне ежедневно, прося новых ассигнований на счет этих запасных средств. Кроме того, новый план военного министра, поглощая единовременными расходами всю наличность, требует еще постоянного увеличения бюджета по крайней мере на 150 миллионов рублей в год. Этот расход казна может также взять на себя, потому что наши доходы растут в значительной степени, но нужно, чтобы гражданские министры умерили свои новые требования, так как одновременно давать новые средства для обороны и столь широко удовлетворять другие потребности — не в состоянии выдержать никакая страна.
Государь опять остановил меня и сказал очень просто:
«Вы имеете, Владимир Николаевич, мою полную поддержку — с вами нельзя не согласиться. Пусть в Думе настаивают на всяких культурных расходах, а я не хочу даже обсуждать вашего предложения — оно так логично и правильно, и прошу вас поэтому — представьте мне завтра проект моего повеления об этом всем министрам, и я подпишу его с большою радостью».
Последний вопрос, которого я коснулся, заключался в том, что ежегодный призыв новобранцев дошел у нас уже до 570 000 человек и поглощает более половины всего призывного контингента, не касаясь вовсе вопроса о степени пригодности к военной службе по состоянию здоровья. В Государственной думе уже раздаются голоса о чрезмерной тяжести этой повинности населению, и не подлежит никакому сомнению, что новое увеличение призыва, более чем на 120 000 человек, не пройдет гладко.
Я просил поэтому, не разрешая этого вопроса сейчас, подумать — нельзя ли увеличить продолжительность сроков службы на один год, и тем достигнуть той же цели, но при меньшем контингенте новобранцев. Военный министр промолчал, Жилинский сказал, что этот вопрос интересный и на нем полезно остановиться, а министр внутренних дел Маклаков, неожиданно для всех, выступил с горячею речью против меня, развивая в ней парадоксальную тему, что не следует бояться увеличивать призыва, а нужно стремиться, наоборот, к тому, чтобы весь контингент молодых людей проходил через ряды армии, потому что армия воспитывает народ, обучает его грамотности и возвращает населению не только дисциплинированную часть его, но и лучше накормленную, окрепшую физически и морально.
Этот горячий порыв не произвел, однако, большого впечатления. Государь сказал военному министру просто:
«Подумайте, Владимир Александрович, над этим вопросом, но только, ради бога, не медлите с этим делом, — мы и без того потеряли слишком много времени».
На этих словах государь закрыл заседание, сказав мне:
«Мы все должны благодарить вас, Владимир Николаевич, за то, как облегчили вы наше сегодняшнее трудное положение».
Когда я вышел из гостиной, направляясь к выходу, отказавшись от завтрака, в передней меня догнал скороход, с приглашением вернуться к государю. Я застал его в большом кабинете, разговаривавшим с великими князьями, которые тут же вышли, причем Сергей Михайлович сказал мне довольно громко:
«Теперь я вижу, какие приемы практикуются у нас».
Государь, обращаясь ко мне, произнес следующую фразу, воспроизводимую мною с буквальной точностью, так как я тогда же записал все, что произошло:
«Я все вижу более того, чем хочу говорить. Не стану благодарить вас,
