совести оратора, но удивительно, что никто в Думе, ни председательствовавший товарищ председателя князь Волконский, никто из членов, решительно никто не поднял голоса против этой невероятной выходки… А из этого разгорелся особый инцидент, который представлял тоже некоторые особенности, характерные для людей того времени.
Я прочитал речь Маркова в вагоне, возвращаясь из Москвы. Это было в воскресенье, 28 или 29 мая 1913 года. В тот же день ко мне приехал на дачу князь Волконский, который заявил, что приехал принести извинение за то, что он «проспал выходку Маркова, и если я желаю, то он готов подать в отставку». Я сказал ему, что извинение нужно приносить не у меня в кабинете, а с кафедры Думы и что отставка его зависит вовсе не от меня. Волконский ответил мне, что он и сам хорошо понимает, что на нем лежит прямой долг исправить допущенную им ошибку, но что ему не позволяет этого сделать ни председатель Думы Родзянко, ни Совет старейшин.
В тот же день у меня был и Родзянко, спрашивая меня, как предполагаю я реагировать на выходку Маркова и на оплошность Волконского? Я разъяснил ему, что оскорбляться на слова Маркова я не намерен, но что дело касается вовсе не лично меня, а всего правительства, и решение мое будет целиком зависеть от того, как отнесется государь к тому факту, что оскорбление, нанесенное председателю Совета, министру финансов, не вызвало никаких действий со стороны председателя Думы.
На его вопрос, что я могу ему посоветовать, потому что он и сам понимает всю неправильность поведения Волконского, я сказал ему, что, вне придания характера личной обиды словам Маркова, я на месте его нашел бы очень простой и для всех безобидный выход: воспользовался бы первым общим собранием Думы и сказал бы, самым спокойным образом, что в одном из предшествующих заседаний одним из членов Думы было употреблено по адресу одного из членов правительства совершенно недопустимое в прениях представительных учреждений выражение, и что он, председатель, надеется, что такое обстоятельство больше не повторится в стенах Государственной думы.
Родзянко уехал от меня, сказав мне, что он вполне разделяет такой исход и находит даже его чрезвычайно умеренным, дающим прекрасный выход из положения.
Через день, в четверг, накануне моего всеподданнейшего доклада, было заседание Совета министров. Я предложил рассмотреть этот вопрос и поставил прежде всего на обсуждение: находит ли Совет министров возможным пройти мимо возникшего инцидента, и если не находит этого, то как полагает реагировать на него. Я рассказал при этом о моей беседе с Родзянко. Все министры единогласно отозвались, что оставить без какого-либо воздействия совершенно невозможно.
Всего решительнее в этом смысле высказались — отмечаю особенно это обстоятельство — министр юстиции Щегловитов и во всем солидарный с ним Маклаков. Затем все также единогласно одобрили то умеренное предложение, которое и сделал Родзянко, и на вопрос мой, как же поступить в случае, если оно принято не будет, министр торговли Тимашев предложил испросить разрешения государя на то, чтобы министры не посещали заседаний Думы до тех пор, пока им не будет гарантирована защита от незаслуженных оскорблений, и заменили бы себя в текущих делах товарищами.
Я опросил поименно всех министров, согласны ли они с таким предложением? Все, и особенно решительно те же Щегловитов и Маклаков — заявили, что находят такой выход совершенно правильным и просят меня доложить государю. Оба они добавили, что, с их личной точки зрения, правительству следовало бы просто распустить Думу и не очень торопиться с новыми выборами, но если прочие министры, и в особенности председатель Совета, готовы удовольствоваться предложенным министром торговли мягким исходом, то они готовы не вносить никакого дополнения в это решение.
Я исполнил это на следующий день. Государь отнесся к этому довольно безразлично, сказал, что он находит вообще, что министрам не следует бывать много в Думе, но на мой вопрос, допускает ли он вообще возможность пройти без внимания этот эпизод, ответил решительно:
«Разумеется, нет, ведь иначе завтра так же безнаказанно вас могут и ударить».
Решение Совета очень быстро разнеслось по городу.
Опять приехал ко мне Родзянко и передал мне, что Совет старейшин против его выступления с осуждением выходки Маркова и что он просто не знает, как быть.
Приехали ко мне еще два члена Думы — Шубинский и Н. Н. Львов. Меня нисколько не удивило заявление Шубинского о том, что он вполне понимает правительство и считает необходимым уговорить Родзянко встать на мою точку зрения. Он вообще всегда искал сближения с правительством, часто посещая Щегловитова, и считался «правительственным» человеком. Иной был Львов. Весьма корректный во всех своих выступлениях, он принадлежал к оппозиции, выступал в Думе не часто, но всегда против правительства, — и весьма часто в очень резких тонах по существу, при совершенно приличной и сдержанной форме. Со мною он не поддерживал никаких отношений и даже никогда не имел со мною прямых сношений.
Он явился ко мне на дачу по своему личному побуждению, как он сказал мне, входя в кабинет, и для того только, чтоб узнать из первоисточника все подробности столкновения правительства с Думой и выяснить себе, чего держаться в данном случае. Я рассказал ему все до мельчайшей подробности. Он слушал меня молчаливо до самого конца, и когда я кончил, то сказал мне:
«Теперь мне ясно, что мы не правы, и что правительство на этот раз гораздо более право, чем мы. Родзянко передал мне ваше предложение в совершенно извращенном виде, сказал, что вы требуете извинения Думы, что вы грозили роспуском Думы и что не идете ни на какие уступки. Теперь я вижу, что все это не так, что правы вы, а не мы, и нам следует уладить этот инцидент».
Но и из его попытки ничего не вышло. Ни Родзянко, никто из членов Думы не решился сделать этого простого шага, и Дума разошлась на каникулы около 15 июня без того, что кто-либо из министров появился в ней почти в течение двух с половиною недель. Печать вся без разбора отнеслась очень резко к решению правительства. Не только «Речь», но и «Новое время» признали это решение неправильным, находя, что правительство не имело права заниматься
