в других частях королевства. Можно ли отказать им в этом? Какое существенное различие можно провести между ними и их братьями из Бордо? Скажут, что одни имеют королевские патенты и права состояния, каких не имеют другие. На это скажу, что патенты французских евреев начертаны в природе, а печать природы стоит печатей всех канцелярий Европы, вместе взятых». Оратор закончил свою речь конкретным пожеланием: «Я думаю, что мы должны высказаться в том смысле, чтобы Национальное собрание поставило на очередь как можно скорее еврейский вопрос, обсуждение которого им отсрочено, и чтобы оно издало декрет, приравнивающий всех евреев к евреям Бордо, Байоны и Авиньона. Но такое заявление должно быть внесено в Национальное собрание не раньше, чем оно будет разослано во все шестьдесят секций Парижа и одобрено большинством голосов».
Оратор вполне достиг своей цели. Нерешительность и колебание исчезли после его речи. После кратких прений, собрание коммуны приняло резолюцию: 1) публично засвидетельствовать о добром поведении, патриотизме и личных добродетелях евреев, 2) громогласно заявить желание парижского населения, чтобы за евреями были признаны все права активных граждан. Чтобы придать этому акту характер плебисцита, коммунальное собрание постановило разослать свою резолюцию во все участки города Парижа и, по получении их согласия, представить ее Национальному собранию. Резолюцию подписали знаменитый в истории революции парижский мэр Бальи и президент Мюло. Адвокат Годар, поблагодарив собрание от имени парижских евреев, закончил свою речь повторением исторической фразы мэра Бальи: «Будем благословлять революцию, которая делает нас всех братьями!»
Парижский муниципалитет мог скоро привести в исполнение свое решение. Созванные экстренно участковые собрания поспешили высказаться в пользу ходатайства об эмансипации. Из 60 секций прислали свои отзывы в этом смысле 53; отзывы шести секций остались неизвестными, и только одна секция предлагала обождать с эмансипацией евреев до выслушивания отзывов провинциальных коммун. Было ясно, что почти «весь Париж» высказался за равноправие евреев. 25 февраля депутация от Парижской коммуны, в составе президента Мюло, Годара, аббата Бертолио и других, предстала пред Национальным собранием. Депутация передала собранию законодателей письменную резолюцию о необходимости поспешить с рассмотрением еврейского вопроса и решить его в смысле предоставления всем евреям активного гражданства. Чтение резолюции сопровождалось горячею речью президента коммуны, аббата Мюло. Коммунальной депутации ответил председательствовавший в тот день в Национальном собрании Талейран: «Национальное собрание поставило себе священным долгом возвратить всем людям их права. Оно объявило условия, необходимые для того, чтобы быть активным гражданином. В этом именно духе и сообразно этим условиям оно рассмотрит по всей справедливости доводы, выставляемые вами в столь трогательной форме в пользу евреев». Однако, когда на следующий день герцог Лианкур потребовал, чтобы Национальное собрание назначило день для рассмотрения вопроса о гражданском положении евреев, один из депутатов возразил: «Вопрос о евреях, несомненно, очень важен, но ведь у нас на очереди имеются вопросы еще более важные, касающиеся всех граждан. То, что мы решим относительно евреев, затронет интересы одной только части народа; но установить порядок судебной власти, определить количество и состав французской армии и регулировать финансы — вот три вопроса, занимающие всю страну и требующие всего нашего времени. А потому я предлагаю: снова отложить вопрос о евреях». Это предложение было принято. Разрешение еврейского вопроса в Национальном собрании опять было отсрочено до рассмотрения важнейших очередных вопросов.
§ 17. Дальнейшая борьба и провозглашение эмансипации (1791)
Невольно мирясь с новой отсрочкой решения еврейского вопроса, евреи и их либеральные друзья утешали себя тем, что на этот раз отсрочка обусловлена только необходимостью рассмотреть ближайшие общие вопросы и, следовательно, некоторая очередь для еврейского вопроса уже установлена в Национальном собрании. Но юдофобская партия имела свою тактику. Она мешала всякой попытке вновь поставить на обсуждение неприятный вопрос, придумывая все новые поводы для проволочек и в то же время усиливая антиеврейскую агитацию вне парламента, с целью воздействовать на депутатов. Когда 15 апреля 1790 г., после пасхальных ваканций наступила очередь обсуждения еврейского вопроса, эльзасский депутат Ревбель заявил, что в Эльзасе снова поднимается антиеврейское движение, которое разразится погромами, как только будет провозглашена эмансипация. На это один либеральный депутат возразил, что именно постоянные отсрочки подвергают евреев опасности терпеть насилия от черни. «Представители еврейского населения, — добавил он, — уверяют, что их единоверцы будут спокойно жить лишь тогда, когда собрание окончательно выскажется об их судьбе. Да и в самом Эльзасе так ждут объявления их полноправности, что некоторые общины, приступив к разделу общественных земель, готовы наделить земельными участками и евреев (которые не имели права владеть недвижимостью)». Собрание не вняло этому голосу правды и постановило: передать еврейский вопрос в конституционный комитет. Но на другой день оттолкнутый тревожный призрак еврейского вопроса опять появился пред Национальным собранием.
В Эльзасе велась сильная антиеврейская агитация, очаг которой находился в Париже, в кружке реакционных депутатов этой провинции. Желая помешать провозглашению эмансипации, «черные» в Париже и их провинциальные агенты пустили в ход все средства, чтобы создать в Эльзасе видимость народного возмущения против евреев. Распространялись юдофобские брошюры и листки; реакционная пресса пестрела крикливыми клеветническими статьями, ядовитыми фельетонами и стихами против евреев и их либеральных защитников; имена Мирабо, Грегуара, Талейрана, Бальи безжалостно трепались наемными газетными ругателями, которые выставляли одного «подкупленным евреями», другого — «христопродавцем», третьего — «желающим принять обрезание». Когда в Страсбурге «Общество друзей конституции» предприняло шаги к поддержке равноправия евреев, «черные» заволновались. Они созвали большое собрание «активных граждан» для обсуждения еврейского вопроса; после того как либеральных ораторов, пытавшихся говорить за эмансипацию, освистали или силою вытолкали, было достигнуто единогласие. Резолюция собрания гласила, что страсбургские граждане-христиане, преимущественно купцы, опасаясь конкуренции со стороны евреев, высказываются против предоставления им равноправия (8 апр.). Покрытая тысячами подписей, эта откровенная резолюция «конгресса фанатиков» была отправлена Национальному собранию. Такая же резолюция поступила и от жителей города Кольмара.
Пропаганда не осталась без осязательных последствий; в воздухе запахло погромами. Неутомимый эльзасский синдик Серф-Берр сообщил Национальному собранию, что в провинции ведется открытая агитация с целью вызвать нападение черни на евреев. Местные власти не только ничего не предпринимали для предотвращения насилий, но своим грубым обращением с евреями и подчеркиванием их бесправия еще более поощряли насильников. В заседании Национального собрания было прочитано заявление одного муниципалитета в Эльзасе, что «неопределенность положения евреев подвергает их опасностям, которые предупредить может только декрет собрания». Ввиду серьезности выставленного мотива, радикальный депутат Редерер предложил огласить декрет в следующей форме: «Национальное собрание еще раз объявляет евреев Эльзаса и других мест под охраною закона, запрещает посягать на
