могли дольше мириться с клеймом бесправия. И вот парижские евреи прибегли к новому способу борьбы за свои права: они решили воздействовать на Национальное собрание через Парижскую коммуну или городскую думу. В коммуне были сосредоточены наиболее радикальные элементы столицы, которые не раз своими резолюциями производили давление на Национальное собрание. Расчет евреев состоял в том, что если городское управление, орган общественного мнения Парижа, выскажется в пользу эмансипации, то и Национальное собрание не замедлит поставить на очередь отсроченный еврейский вопрос и разрешит его в положительном смысле.
В тот самый день 28 января, когда в Национальном собрании решался вопрос о южнофранцузских евреях, в зале общего собрания Парижской коммуны (Assemblee generale de la commune) происходила торжественная сцена. Многочисленная депутация от столичных евреев, в которой находилось до 50 национальных гвардейцев в трехцветных кокардах (между ними и Залкинд Гурвиц), предстала пред коммунальным собранием с просьбою, чтобы община столицы, в лице своих гласных, вступилась за уравнение прав еврейского населения. Оратором этой депутации был христианский адвокат, член Коммуны Годар (Godard), уполномоченный ходатай ашкеназов. Оставив свое место среди коммунальных гласных, Годар выступил вперед и, став во главе еврейской депутации, обратился к собранию с речью: «Господа, я оставил на короткое время место, которое занимаю среда вас, для того чтобы занять место, более подобающее мне в момент, когда я говорю за просящих и являюсь ходатаем за несчастных. Уполномоченный большею частью евреев в королевстве защищать их интересы пред Национальным собранием, я являюсь вместе с тем и представителем евреев, живущих в Париже. И в качестве такового я могу засвидетельствовать вам их глубокое почтение, могу заверить вас в их преданности и представить доказательство их признательности. Ибо благородные жители нашей столицы опередили благодеяние закона по отношению к евреям, воспользовавшись нынешней достопамятною революцией для того, чтобы сделать из них товарищей по оружию и облечь их в гражданский мундир (национальной гвардии), в котором некоторые из них являются пред вами. Население уже обращается с евреями как с братьями, прежде чем зажить с ними как с согражданами» ... Указав далее на патриотическое рвение парижских евреев, пославших из своей среды сто воинов в национальную гвардию, Годар высказал пожелание еврейской депутации: «Ходатайствуя пред Национальным собранием и ожидая от него мудрости закона себе благоприятного, евреи придают большое значение тем знакам поощрения, которые они замечают в столице. Они полагают, что расположение к ним столичного населения дает им право просить вас, чтобы вы возвысили ваш голос в их защиту и произнесли то слово, которое могло бы ускорить решение их участи. Ваше торжественное заявление, которое будет только данью истине, должно споспешествовать не только делу парижских евреев, но и делу евреев во всем королевстве, и таким образом подготовить счастье пятидесяти тысяч человек». На речь Годара президент коммунального собрания, аббат Мюло, ответил, что собрание обсудит ходатайство еврейской депутации, и выразил уверенность, что решение коммуны «будет вполне сообразно с законами разума и человечности».
Но еврейские деятели и их христианские соратники на этом не успокоились. Они подняли агитацию в «секциях», или участковых собраниях, гласных города Парижа (город делился на 60 участков, из которых каждый имел свой совет гласных), побуждая их посылать свои отзывы о необходимости равноправия в центральное городское управление. Первым откликнулся Кармелитский участок, где жило наибольшее число евреев, имевших своих представителей в участковом совете гласных. 30 января в общее собрание коммуны явилась депутация от гласных Кармелитской секции и вручила президенту единогласно принятую ею резолюций: просить коммуну всеми способами содействовать тому, чтобы Национальное собрание признало за евреями права активного гражданства. При этом глава депутации, прокурор-синдик де Жервиль произнес горячую речь: «Из всех участков парижской общины в Кармелитском проживает наибольшее число евреев. Более чем какой-либо другой участок, Кармелитский имел возможность с самого начала революции наблюдать поведение еврейских жителей, ознакомиться с их принципами, составить себе суждение об их нравственности... Вы не удивитесь поэтому, если представители Кармелитского участка первые осмелятся отдать публично дань их патриотизму, их храбрости и благородству. Никакие граждане не выказали себя более ревностными в деле завоевания свободы, чем евреи; никто так не рвался к мундиру национальной гвардии, как они... Евреи, живущие в Париже, не провозглашены еще французами, но поверьте нам, это они вполне достойны этого названия. Я даже осмелюсь сказать, что среди нас они уже на деле являются французами. Да, господа, Кармелитский участок не желает, чтобы в нем различали граждан. Евреев допускают в наши советы, они разделяют с нами честь и труд военной службы, и ни малейшего ропота не слышно против предоставления им прав граждан — прав, которым недостает только санкции закона... Удостойте же, господа, принять к сведению наши справедливые и настоятельные заявления в пользу новых братьев наших. Присоедините и ваше заявление к нашему и представьте их вместе Национальному собранию. Не сомневайтесь, господа: вы без труда добьетесь для парижских евреев того, в чем не отказали евреям, известным под именем португальских, авиньонских и испанских. Да й почему давать последним предпочтение перед первыми? Разве учение всех евреев не одно и то же? Разве наши политические отношения к тем и другим не одинаковы? Если предки тех евреев, интересы которых мы защищаем, терпели от жестокости и произвола прежних властей в большей мере, чем евреи португальские, то разве само это ужасное и продолжительное угнетение, перенесенное ими, не дает им еще больше прав на национальную справедливость?»
Настояния депутаций подействовали. В тот же день, 30 января, общее собрание Парижской коммуны обсуждало вопрос о поддержке ходатайства евреев пред Национальным собранием. Шли горячие прения: большинство стояло за оказание поддержки, меньшинство колебалось. Чтобы уничтожить эту нерешительность и подготовить единогласное решение в пользу евреев, взошел на трибуну один из лучших ораторов коммуны, аббат Бертолио, и произнес длинную речь, в которой затронул все важнейшие стороны еврейского вопроса. Начав с указания, что Франция дожила наконец до времени, когда можно разрушить перегородки между людьми, воздвигнутые предрассудками, Бертолио воскликнул: «Но она останется незаконченной, эта столь же удачная, сколь неожиданная революция, если понятия людей не последуют в своем росте за ростом конституции, ею порожденной. Поднимемся же до высоты нашей конституции! Принципы, освященные Национальным собранием, возвратили уже гражданскую жизнь трем миллионам французов. Французские протестанты восстановлены во всех своих гражданских правах. Эти новые принципы на днях восторжествовали и над другим предрассудком, еще более закоренелым. Гражданское положение евреев бордоских, байонских и авиньонских было упрочено торжественным декретом... Об оказании такой же справедливости хлопочут теперь французские евреи, живущие в Париже и
