— Вы ничего мне не должны, прощайте, — и вышел так поспешно, словно за ним гнались.
— Аристократ хваленый, — фыркнула, сверкая не менее зеленющими от ярости глазищами Ли.
— Ребята, так мы все-таки пойдем гулять? — спросила, отгоняя дурноту и беря себя в руки. Если у кого- то плохое настроение — это не повод портить свое собственное.
Близнецы, молчавшие все время, переглянулись и согласно кивнули — ей — друг другу.
— Конечно, данэ. Скользкой нам дорожки.
Рин с трудом удержалась от смеха. Кто бы подумал, что в империи это всего лишь пожелание доброго пути?
Остаток дня обещался быть куда более приятным.
Интерлюдия 3. О слепых пророках, странных пророчествах и предназначении Палача
И одного лишь шелеста его крыл довольно будет для того, чтобы в душе вновь воцарилась радость.
© Пауло Коэльо "Книга воина света"
В высокой башне второго яруса академии стоит обманчивая тишина. Вытянутый овал стола, покрытого бархатисто-зеленой скатертью, выделяется монументом посреди зала. Кресла с высокими спинками пусты, все, кроме одного, во главе стола. В нем сидит невысокая фигура, укутанная в плотный плащ из мерцающей, переливающейся ткани. Были видны только бледные пальцы, унизанные красивыми дорогими перстнями. Когти дробно стучали по лакированной поверхности стола, откинув край изумрудного покрывала в сторону.
Сидящий, казалось, был настолько погружен в свои мысли, что даже не заметил вошедших юношу и мужчину.
Старший из них — высокий, пепельноволосый, замер, одергивая своего спутника и неожиданно низко кланяясь.
Прозрачно-невесомые тени скользили по стенам зала, преломляясь, взвиваясь вверх, пропадая в лучах магического света. Архитектура зала Верховного Совета поражала воображение неискушенных умов. Высокие арки тонули в искрящейся хмари, заменяющей залу потолок, витые колонны, украшенные странными рунами, казались незыблемыми памятниками вечности. Бесконечность. Сила. Воля. Разум. Символы магии, суть магии.
— Полно ломать спину, Илши, — ломкий, чуть шелестящий голос внезапно эхом раздался под сводами зала, заставляя просителей невольно вздрогнуть, — ты не привык склоняться, да и не передо мной, мальчик.
— Благодарю вас, мой Мастер, — мужчина коснулся пальцами виска, словно отдавая честь, — я пришел просить совета.
Фигура в кресле шевельнулась, поднимаясь. Одно легкое движение — и плащ стекает брызгами на пол. Черноволосый юноша с трудом удерживает крик на губах, невольно отшатываясь. Илшиарден чуть поморщился, невольно задетый такой несдержанностью подопечного. И пусть он когда-то сам чуть не заорал от неожиданности и липкого ужаса, но давно уже ни внешность, ни дар его учителя не пугали. Как может пугать тот, кто стал дороже родных?
Слепой паяц, чокнутый пророк, вестник смерти. Как только не называли второго члена Магического Круга, Мастера пыток, магистра прорицания Эо шэ Дарша. А хрупкий, как подросток, мужчина, смотрел на них безмятежно синими, слепыми глазами без зрачка и белка и улыбался краешком губ. Он давно привык к реакции на свою внешность — на вынужденную слепоту, глаза Видящего и уродливые шрамы на лице и теле. Даже Илшиарден мог только догадываться о происхождении большинства из них. Но жалеть его? Нет, глупцом был бы тот, кто посмел пожалеть этого древнего, который вопреки всем страшилкам и сплетням был более в своем уме, чем все окружающие.
— По поводу этого змееныша? — шевельнулись тонкие губы. — Вы все правильно сделали, твой принц молодец. Скажи, пусть зайдет как-нибудь. А что касаетс-ся малыша… — мальчишка негодующе фыркнул едва слышно, но Илшиарден осадил его одним взглядом, — защиту я поставлю, но от судьбы не спрячешься. Мальчик с чужой душой, древняя кровь, мертвая кровь, — белые пальцы касаются лица, порхая по нему, узнавая, рассматривая, — можешь спасти, а можешь погубить. Ненависти яд до дна разъедает, но она же и спасет. Кровь короны, не родная, но ближе нет, боль такая, что смерть не заберет. Не твоя вина и война не твоя. Шанс есть всегда, как и спасение. Беспамятство твое — благо, не буди воспоминания.
Только карри заметил, как засеребрились бисеринки пота на лице прорицателя, как задрожала узкая рука. Перехватил осторожно, усаживая в кресло, и так же молча перенес заранее подготовленный травяной напиток. Эо кивнул в ответ, в усмешке обнажая длинные ядовитые клыки.
Киоран застыл бледной запуганной тенью, тяжело дыша.
— Не пытайся вспомнить и понять. Просто живи, оно само потом придет, — негромко сказал мужчина. Помогать мальчишке он не собирался, сам справится.
— Вы ведь не объясните больше ничего, Мастер?
Снова это раздражающе-всезнающая улыбка, которая хранит в себе все тайны мира.
— Жмет ошейник, миэли? — неожиданно тихо спрашивает древний.
Да. Он не видит. И все же остроте его зрение и зрячие могут позавидовать. Ведь он видит то, что скрыто. По телу проходит невольная дрожь, а пальцы скользят по шее, словно пытаясь оттянуть проклятую удавку. Свидетельство его верности. Его глупости.
— Немного, маэн, — голос будто не его — низкий, хриплый. Связки слишком сильно страдают от пережатого горла, — но это только моя ноша. Нильяр ни в чем не виноват.
— Правда не винишь его? — едва заметный знак — и карри опускается на колени перед креслом. Замирает, чувствуя, как касаются осторожно прохладные пальцы воспаленной кожи, как гладят, обхватывают шею. Словно колючий мороз обнимает за плечи, и тяжесть отпускает.
И от внезапного облегчения с губ срывается тихий отрывистый выдох, унося в мерцающую марь боль последних месяцев.
— Нет, не виню. Он мой друг, мой брат, мой повелитель. Видя меня, он страдает сильнее, чем я. Я сделал то, что должно, спасая ему жизнь.
— Идеалист? — подначка.
— Реалист, маэн. Просто это мой долг, моя суть служения и побратимства, — он говорит искренне и честно, лгать бессмысленно, да и к чему?
Да, есть обида, есть усталость, выжженная клеймом в душе, но спокойствие его ал-шаэ всегда дороже. Не потому, что он наследник, а потому, что достоин.
— Честный. Слишком чистый для Палача огромной страны.
— Отнюдь нет. Каждый приговор — тяжесть на душе. Такова цена справедливости, вам ли этого не знать?
— Мне ли не знать, — доносится эхом. Чужие пальцы гладят по голове, как ребенка, но голос уже неуловимо холодеет, — защита твоему подопечному готова, можете идти. Боль вернется через неделю, может раньше, но ты выдержишь. Ведь ты больше не один.
Не вопрос, утверждение. Конечно, выдержит.
Пальцы дрогнули. Захотелось оскалить клыки, сшибая хвостом кресла, раздирая в клочья. Мое! Моя! Откуда он только знает? Только недаром он столько лет брал контроль над капризной змеиной сутью. По рукам ползет стремительно чешуя, выдавая тщетно скрываемое бешенство.
— Не все, что кажется тебе очевидным, таковым является. Не о том думаешь и не о той. Иди, — жестко говорит слепец, облекаясь в мерцание плаща, — я не хотел бы в тебе разочароваться. Тебя извиняют лишь некоторые обстоятельства. Иди, и наведайся в Академию. Птичка нашептала, что там тебя будет ждать любопытный сюрприз…
Вдох. Выдох. Сосредоточиться, отгоняя наведенную ярость. Ему, как никому другому, нужна трезвая голова и силы.
— Дан Киоран, идемте. Нам пора.
Юноша растерянно кивает, все ещё дрожа мелкой дрожью, но уже едва заметно. Умеет брать себя в руки.
Сдать его с рук на руки в Академию, узнать новости и не думать ни о каких пророчествах и убийствах.
Если бы только все было так легко.
Глава 8. Жрица
Небо выбрало нас…
Сделай шаг за звездою.
Отогрей этот мир.
Дай ему этот шанс.
Оторвись от земли.
Поднимись над собою.
Наше время пришло…
Наше время пришло.
Небо выбрало нас…
