Постепенно голоса смолкли. Все больше и больше инаров вдруг замирали, застывали, глядя куда-то перед собой, сквозь пространства, и решительно направляясь к только им видимой цели. Что происходило дальше было не видно — алтари тут же накрывал непроницаемый купол. Одно было ясно — практически всех призвали алтари поблизости. Наиболее сильные и могущественные боги Империи не брезговали даже слабыми последователями.
Только братья-каэрхи, Зарг и Ардай, да пара юношей из бедноты отошли вглубь зала, почти к самой границе дымки. А они с Лэйри все стояли и стояли. Куратор ничего не сказал — ни жестом, ни мимикой не видал свои мысли или беспокойство по этому поводу, а вот сестра начинала злиться. Фэйри вообще не любят, когда что-то идет не по их плану. Очень сильно не любят — вплоть до тотальных разрушений, а уж ждать от кого-то милости для них и вовсе немыслимо. Возможно ли, что она сама не захочет никого принять? Напряженное молчание, чужое раздражение, отголоски чьего-то восторга и страха, давящее присутствие неведомой силы слились в один ком, который накрыл с головой, разверзаясь пропастью над сознанием.
Она упала в бурлящую черноту, не чувствуя ни капли досады.
«Чего ты хочешь?
Чего жаждешь больше жизни?
Чему готова себя посвятить, маленькая Судья?
Кому ты готова служить?»
Чужие голоса слились в непрерывный гул, заставляя стиснуть зубы. Слишком навязчивые. Лезущие не в свое дело. Надменные. Она не нужна была им как личность, как молодая неопытная магиня. Им был интересен её дар — алчущие, жадные, они хотели получить его любой ценой, начиная угрожать. Это были боги? Жрецы? Или ей просто снился дурной сон, и то были её собственные страхи и мысли?
Только в этом сне налилось тяжестью тело, не было сил уже ни вдохнуть, ни сдвинуться с места. Даже испугаться — и на это сил не было.
И в тот момент, когда она уже была готова упасть на землю, в дымку или мглу, или что там было в этом невероятном нигде, откуда-то повеяло прохладой, которая давала облегчение, убирала чужое давление. Она и сама не заметила, как потянулась прочь, слепо тычась, как новорожденный котенок.
Пальцы нащупали древний шершавый камень, полностью обросший мхом. Что-то мерзкое, перебирающее лапками-усиками скользнуло, порскнув по руке. К горлу подкатила тошнота — миг — и зрение прояснилось. Вот только едва ли это сильно помогло — все вокруг окружала завеса, смыкаясь непроницаемой дымкой — та самая завеса, которая была видна по ту сторону зала. Здесь было всего четыре алтаря, и два из них — совсем разрушенные.
Взгляд скользнул вниз, на потемневший камень чужого алтаря. Его почти не было заметно за проросшими растениями, у основания даже виднелось несколько грибов на длинных ножках. Мох мягко фосфоресцировал призрачно-фиолетовыми огоньками, добавляя происходящему сюрреализма. Серьги и кулон потухли, словно связи с фэйри никогда не было. Решать было надо ей одной, но был ли выбор?
Малодушие убивает. Не стоит придумывать проблемы до их появления, а потому… свой долг она исполнит. Пусть, в отличие от имперцев, понятия не имеет, кому принадлежит этот алтарь — может, что-то было на камне, но отчищать его — уйдет слишком много времени. А значит… с нажимом провести ладонью по все ещё острому углу алтаря. Рука вспыхнула режущей болью, резко брызнула кровь.
И мир изменился. Рин задохнулась, чувствуя, как дрогнула земля. Тело пронзило ватной слабостью, и она упала на колени, не удержавшись. В замкнутом помещении поднялся шквальный ветер, заставляя закрыть глаза.
«Клятва принята!» — чужой голос заставил сознание съежиться от боли, настолько он подавлял.
Торжествующий, нечеловеческий, он рассыпался осколками льда, растекался озерами тьмы, вспыхивал миллиардами сверхновых звезд. Куда же она влезла? Давление внезапно исчезло, сменившись мягкими невесомыми поглаживаниями, заставляющими сознание нежиться от удовольствия. Теперь её буквально переполняла сила.
«Нравится? — вкрадчиво, насмешливо, — это хорошо, жрица, значит поладим. Позволь приветствовать тебя и выразить тебе мою благодарность, — голос её бога налился силой, звеня, но больше не причиняя боли, — благодарность бога отмщения и справедливости, Эскайра-тан-Ши, — расхохоталась темнота, — отныне и навеки моя справедливость будет на твоей стороне, маленькая жрица. Первая!»
Темнота словно почувствовала её смятение и — что греха таить — любопытство. Страшно отчего-то не было. Может, потому что она пока плохо представляла себе, что происходит?
— Я поясню… — мягкая вспышка — и на краю обновленного алтаря сидит мужчина в… нет, это не плащ
— это черные перьевые крылья. Они скрадывают фигуру, дымка почти размывает лицо, оставляя четко запечатленными только глаза — два сверкающих темных осколка. Когда он смотрит на нее, в этом взгляде нет враждебности. Усмешка, ответное любопытство, покровительство, расчет. Нет, там, в глубине, что он тщательно пытается скрыть, тлеет огонек безумной жестокости и ненависти. Он может ужалить, обжечь — если она вызовет гнев.
— Так есть вопросы? — шуршит чужой голос змеей по песку.
— Есть, — пальцы, кажется, немного дрожат, — как происходит выбор покровителя и почему ваш алтарь был здесь? Почему именно я к нему пришла?
— Ты задаешь правильные вопросы, — меж тонких губ скользит раздвоенный язык, вызывая одновременно и детский восторг — и отвращение, — что ж. Ответ получишь, но рассказывать запрещаю! — властное, резкое. И ладонь в области пореза прошивает болью.
Рин уже и забыла про порез. Он полностью затянулся, оставляя лишь зигзагообразный чуть припухший шрам. Откуда-то пришло понимание — нарушить запрет она не в силах. Пора бы прийти страху, но его нет — только какое-то безграничное, детское любопытство.
— Ты нравиш-шься мне, жрица, пришедшая из-за Граней. Только помни, с кем говоришь, — надменный ледяной взгляд.
Жгут тьмы свивается плетью в чужой руке, скользит гадюкой по спине, вырывая крик. Рассыпается новая сказка, заставляя упрямо кусать губы. Форма порвана? Ощущение, словно кожу содрали.
— За что, мой господин? — неохотно слетают с губ слова.
Тихий смех в ответ. И ледяное касание чужих ладоней — призрачных, нечетких, что обжигают холодом, унимая боль.
— Зови меня Айр Ши. Я не люблю эти игры в слуг и господ, чем увлекаются мои братья и сестры. Это не наказание и не попытка унизить, — длинные пальцы поглаживают заблестевший камень алтаря, и тот начинает светиться интенсивнее, покрываясь таинственно мерцающими символами, — мне нравится, что ты не бьешься в истерике, — задумчиво сообщает древний… хм… гад, — теперь я знаю, что не ошибся в выборе. На твоей спине — моя печать. Можешь гордиться — уже несколько тысяч лет как погиб последний её носитель. И меня предали и заточили в собственном святилище, наставили здесссь свои алтари!
Ненависть. Гнев. Отчаянье. Застарелая боль. Сейчас чужие чувства были как на ладони.
И почему руки сами скользнули, касаясь в неловкой попытке подарить тепло, призрачного, антрацитово-черного чешуйчатого хвоста? Дрожь под пальцами и тихое шипение.
— Никогда так больше не делай без моего позволения, глупая девчонка! Мой облик ещё слишком слаб, я мог бы высосать тебя досуха!
Угроза пугающая, но все равно Рин чувствует себя в безопасности, пусть это и глупо. Кончики пальцев покалывает, и мнится, что это все лишь интересный сон. Опасное заблуждение, если подумать, но иначе, наверное, она и правда бы уже билась в истерике.
— Выбор покровителя происходит с одной стороны довольно просто — с другой… пути Вышнего неисповедимы, — негромко продолжило говорить её божество. — Слабых легко подчинить и привлечь посулами, сильных — выгодой и наградой. Не так много тех, кто делает свой осознанный выбор. В тебе есть стержень. Стремление. Сила духа. И дар — дар Палача. Это мой дар, — спокойно и равнодушно продолжил мужчина, — из поколения в поколение он передавался лучшим и вернейшим из моих последователей. Признаться, я думал, что их уничтожили всех. Рад, что это не так.
