class="p">ветер, а по небу он же чуть ли не кувыркая, тащит обрывок тучи. Потом мгновенно, как вздохом,
окатывает прохлада, и сверху, с резко прорезавшимся шумом, прямо при солнце осыпаются
прозрачные шарики-капли: крупные, редкие, горящие сами по себе. Они порывом изрешечивают
штакетник и землю, но на сухой дорожке сохнут прямо на глазах. Эта первая хлёсткая горсть
небесных зёрен лишь взбадривает воздух, но ничего не меняет на земле. Пока это ещё вызов,
предупреждение, потому что одновременно с двух сторон, а гуще всего с юга, из «гнилого угла»,
надвигаются тёмные тучи.
Ухватившись за перекладину низкой крыши гаража, Роман с восторгом наблюдает за таким
грандиозным погасанием мира. Небо всё более и более разбухает дымной синевой и вдруг,
кажется, уже на пике этого странного полуденного сумрака из огромного небесного ведра ухает
вниз обильным ливнем. Всё это, конечно, кратковременно и ярко, как и положено для Забайкалья.
Тень небесного омута стекает седыми молочными нитями, за которыми тут же проглядывает ни в
чём не виноватое, незамутнённое солнце, и осчастливленная, получившая удовлетворение земля
блаженно отражает его лужами, мокрой травой и скользкой глиной дороги.
Вот, казалось бы, и всё, но в полночь Мерцаловы просыпаются от ровного активного шума воды.
Дождь продолжается и утром, и весь следующий день. И лето, казалось бы, нормальное знойное
лето уже чавкает и тяжелеет, обращаясь неизвестно во что. Похоже, сорвавшись на том красивом,
бурном ливне, оно остаётся лишь в виде окон в тягучих, зябких дождях, мало чем отличающихся от
байкальских. Через неделю дело доходит до того, что и здесь влага уже сочится, кажется, из
самого воздуха.
Все эти по-осеннему холодные дни Мерцаловы почти безвылазно сидят в доме, тяготясь
неуместным комнатным уютом. Насколько позволяет дочка, Роман пытается вникнуть в книги по
электротехнике, Нина готовится к очередной сессии.
Стрижка на время дождей останавливается – мокрую шерсть не просушить, а в тюках она горит.
Карачаевцы за стенкой валяются на кроватях, спят, тренькают гитарой, делая бесконечные
попытки настроить её. Почти у каждого из пятидесяти стригалей к Роману находятся какие-то
мелкие просьбы. То им нужны нитки, то ведро, то таблетка от зубной боли, ну, а если нет таблетки,
то хотя бы зубчик чеснока, чтобы положить в больное дупло. Очень часто они просят его то за
одним, то за другим сгонять в село на мотоцикле, расхваливая этот мотоцикл на все лады, что уже
и не смешно. Роман, ни разу не откликнувшись на их просьбы, никак не поймёт, почему они, не
смотря на это, не перестают обращаться к нему. Тем более, что ездить мотоцикле сейчас просто
невозможно – дорога как мыло. Многие из стригалей, кажется, и впрямь воспринимают
Мерцаловых как гостиничных работников, обязанных обслуживать их. Легко заметить и ту простую
закономерность, что с просьбами они в основном идут к Нине. Стоит Роману уйти даже в сарай к
верстаку, как на крыльце, с другой стороны дома, уже кто-нибудь есть. Если же хозяин уходит в
село за хлебом или молоком, то поднимаясь в горку, он обязательно видит, что из их половины кто-
нибудь уходит. Жена сообщает потом об их очередной, какой-нибудь нелепой просьбе. Странно,
308
конечно, почему эти просьбы появляются у стригалей как раз тогда, когда его нет дома? Смугляна
поясняет и это – квартиранты просто сторонятся хозяина, видя его постоянное недовольство ими.
Роман не особенно задумывается об отношении жены к таким соседям – конечно же, теперь ей
приходится держать себя куда строже. Стоит ей выйти за чем-нибудь во двор, как на неё тут же
открыто и откровенно устремляются все взгляды. Посыл этих взглядов расшифровывать не надо.
Роман в такие моменты и сам невольно наблюдает за женой, поражаясь, однако, тому, что чужое
внимание ничуть её не смущает. Он не знает, как относиться к потоку мощной самцовой энергии,
буквально веющей с густонаселённой части усадьбы, но Смугляна, всякий раз опережая его
вопросы, отзывается о соседях пренебрежительно, и этого хватает, чтобы гордиться ею: пусть,
пусть знают эти супермены, что здесь ничто им не принадлежит.
Но что происходит с Ниной на самом деле! Уже в первый день приезда карачаевцев она вдруг
обнаруживает, что их язык очень похож на татарский, который она хорошо понимает. Она слышит
всё, что говорят гости о ней и о муже, понимает реплики, которыми они перекидываются между
собой. Иногда эти реплики столь откровенны, что притворяться непонимающей непросто. И эта
невозможность какой-либо реакции заводит уже сама по себе. Реакции она позволяет себе потом,
войдя на веранду, оказавшись, как в неком буфере, между многими мужчинами и одним своим
мужчиной в доме. Несколько минут, прежде, чем войти в дом, она стоит в этом убежище, просто
«обтекая» от всего услышанного. Есть тут и ещё один «раскачивающий» момент: пошлости и
комплименты идут одним потоком, только комплименты – на русском, пошлости – на их языке.
Стригалям как будто даже доставляет удовольствие во весь голос говорить сальности по своему,
считая, что она всё равно ничего не понимает. Но как это взрывает Нину! Слыша от одного и того
же человека в свой адрес пошлость и тут же следом – красивые ласковые слова, которых ей так не
достаёт от мужа, она не может сразу отойти от таких перепадов. Однако же «скрытые» сальные
реплики и характеристики, которых она удостаивается, плавят её куда сильнее красивых
комплиментов. Красивое ласкает, пошлое – возбуждает. От этой непрестанной разнополюсной
бомбардировки она постоянно находится в неком лихорадочно-суетливом состоянии. Нине всегда
хотелось в город, но только не теперь. Сейчас ей здесь даже комфортней, чем могло бы быть в
городе. Разве в городе она могла бы иметь под боком такой горячий концентрат из пятидесяти
голодных мужиков?
Романа же радует, что теперь его жену влечёт к нему куда сильнее. Уж в женщинах-то он кое-
что понимает. Главное для всякой женщины – чувства. И если чувство его жены обостряется к нему
именно сейчас, значит, бравые соседи ей и впрямь безразличны. Значит, она по-новому оценила
его превосходство. Странно здесь только одно: их деревянная, быстро рассохшаяся кровать
скрипит теперь звонко и многоголосо, несмотря на периодическое подтягивание болтов, но жене с
приездом гостей почему-то нравится скрипеть ещё сильнее, не стесняясь того, что их наверняка
слышат за стенкой. Более того, иногда в порыве страсти она может даже стукнуть в эту стенку
пяткой или опереться в неё рукой, чего раньше как-то не наблюдалось. Откуда Роману знать, что
Смугляна в это время
