ним.
Непонятно пока, зачем, но тут всё начинается, как по сценарию. Наверное, сейчас он должен
ответить что-то вроде: «Ну, какой я Бог?» И тогда у них будет простор для похвал и комплиментов.
Кто-то, кстати, уже переигрывает, как бы невзначай и как бы в сторону замечая: «Шикарный у него
мотоцикл!» Да уж, чтобы назвать его мотоцикл шикарным, нужно много чего хотеть от его
владельца.
– Почему же как Бога? Я Бог и есть, – усмехнувшись, говорит Роман полную глупость и
убеждается в существовании готового сценария: на такую чушь они не находят гладкого ответа.
Странно, что они воспринимают его как коменданта общежития. Первая просьба гостей –
пройтись по комнатам и ознакомиться с их размещением. Да какое ему дело до этого? Пусть Ураев
ходит и осматривает. Но они ласково уговаривают его. А их там, оказывается уже не двадцать, а
человек пятьдесят! Кроме тех, кого он видел на улице, браво спрыгивающих с машины, есть и
новые, приехавшие позже. Кровати в комнатах стоят практически сплошняком, без всяких
проходов. Кровати и на веранде, и в кладовке, и в сарае, за стенкой от мотоцикла, и на веранде
комнаты связи. Дойдя в сопровождении ласковых гостей до комнатушки, закрытой на ключ, Роман
понимает, почему они ждут его «как Бога», почему демонстрируют своё размещение, почему
ласково говорят.
– Нет уж, ребята, туда нельзя, – говорит Роман, остановившись у крыльца, – дня через три
приедет наша бригада…
Гости разочарованно шумят, вырывается даже какой-то возмущённый возглас, тут же
осаженный резким и жёстким окриком на их языке.
– Ну ладно, чего же мы здесь стоим? – мягко говорит один из них, успевший представиться
бригадиром Алишером. – Пройдёмте к нам, посидим, побеседуем…
Понятно, что стоит за этим «побеседуем». «Ну-ну, – усмехается Роман, – поглядим, что у вас
выйдет. Думаете, выпью и размякну…»
Пол на веранде комнаты связи устлан матрасами, посредине сооружено что-то наподобие
стола. «Что ж, попробуйте, уломайте», – с усмешкой думает Роман, специально легко, будто воду
выпивая первую рюмку.
Разговоры идут разные, но всё нейтральные: о прекрасной забайкальской природе, об
упитанных забайкальских овечках, о щедрых душой сибиряках и, в частности, забайкальцах. Роман
поддакивает сладким речам карачаевцев, показывая, что он на крючке. Уже забавляясь и кое-где
даже издеваясь над хозяином, гости подбрасывают ему всё более крупного и всё более грубого
леща. Не забывают при этом и о наращивании собственного авторитета. По их словам, все они
305
здесь преподаватели техникумов и институтов, участники какого-то знаменитого на Кавказе
танцевального ансамбля. Где здесь правда, где ложь – не понять. «А мне всё равно, кто вы такие»,
– мысленно сметает Роман все их доводы в одно мусорное ведро.
– А ведь у вас такое интересное произношение, – замечает Алишер, пожалуй, красавчик более
других, – ваше произношение чем-то похоже на московское. Вы в прошлом случайно не москвич?
– Ну, что вы, что вы, – посмеиваясь, отмахивается Роман – ему ли не знать своего деревенского
диалекта?
И тут они, конечно же, дружно и в голос убеждают его именно в московском произношении, как
будто это какое-то особенное его достоинство, которое, скорее, является достоинством только для
них.
– Хорошо, пусть будет московское, – соглашается Роман, пытаясь при этом говорить ещё более
по-деревенски.
– Да в вас вообще есть что-то такое истинно-славянское, я бы даже уточнил, чистое
славянское… – старается Алишер.
Странно, что они, чернявые, и славянский облик оценивают как какое-то его достоинство.
Пожалуй, они держатся, как хитрые враги. Наверняка и дирекцию совхоза они обрабатывают в
подобном духе. Неужели Труха и Ураев покупаются на их обволакивающие речи?
– Ну так что, хозяин? А ведь в этой комнате нам было бы удобнее, – говорит после такой
приторно сладкой подготовки Алишер, небрежно кивнув на дверь за своей спиной.
Роман по кругу смотрит на их приветливые лица. Сколько скрытой насмешки за их излишне
глубокими улыбками. Кажется, они и сами с удовольствием наблюдают за своим спектаклем, за
увлекательным процессом своей мастерской обработки.
– Нет уж, ребята, извините, но туда нельзя, – отвечает хозяин, с удовольствием представляя,
каким подлецом выглядит в их глазах: сидеть тут с ними, поглощать их угощения и ни с чем не
соглашаться.
Неловкая пауза длится полминуты. Романа она не тяготит. Он сидит с грустным лицом и вряд ли
стригали видят за этим уже его усмешку. Алишер смотрит с выражением «н-да-а». Темноватые они
почти всё, а Алишер, пожалуй, больше всех. Ох, с каким удовольствием они отмутузили бы этого
хозяина. Да только невыгодно гостям ссорится с ним. Они просто сидят, с шорохом почёсывая
бороды и затылки.
– Послушайте, а нет ли у вас гитары? – спрашивает вдруг Алишер, конечно же, самый
находчивый из всех.
Ай да молодец – он неутомимо начинает новый круг ухаживания. Тут можно было бы просто
сказать, что гитары нет, но Роману уже самому интересно поиграть с ними.
– Гитара есть, – отвечает он, – но такая, что её невозможно настроить.
– Да чего там скромничать?! – тут же горячо ухватывается Алишер. – Наверняка у вас
замечательный инструмент. Принесите, мы настроим.
– Как приятно встретить человека, в доме которого на стене висит гитара, – значительно
добавляет кто-то ещё, картинно показав рукой воображаемую стену, и Алишер одобряет его
взглядом – это добавление в струю.
Роману даже любопытно. Неужели они смогут расхвалить даже его плохо отремонтированную
гитару? Он отправляется домой. По дороге, наткнувшись на мотоцикл, вспоминает о пойманной
рыбе, которая лежит в коляске, и заносит её жене.
– Забыл совсем. Надо почистить, а то прокиснет.
– Ты, кажется, выпил, – говорит Смугляна, взбудораженная живым мужским кипением за
стенкой, во дворе и вообще по всей просторной территории.
Роман невольно замечает, что сегодня она тщательно не по-домашнему причёсана, а глаза
чуть-чуть подведены. Что ж, почему бы и ей не выглядеть так же ярко, как эти нечаянные гости?
Пусть знают наших!
– Угостили чуть-чуть, – отвечает он, снимая с гвоздя гитару, – они просят, чтобы я пустил их в
комнату связи. Пусть попробуют уговорить…
– А гитара зачем?
– Так для того, чтобы легче было меня уломать. Не зря она тут висит – пора ей выстрелить.
– Наверное, ты все-таки согласишься, – говорит жена, видя его почти уже пьяный вид. – Не
позорился бы ты с этой гитарой. Возьми лучше новую.
– Перед ними не опозоришься, хотя я стараюсь изо всех сил. С новой гитарой я и в самом деле
буду слишком хорош. А мне это не надо.
Гитара встречается чрезмерно радостным гулом. Курчавый, чернобородый гитарист берёт этот
чудо-инструмент с ржавой, не зачищенной пластиной вместо струнодержателя. С минуту
озадаченно осматривает такую хитроумную конструкцию. Роман с
